Очерки по истории Русской Церкви. Том 2

При чтении текста обнаруживалось, что с благоволением Москвы по отношению к книге Лаврентия слишком поторопились. Указаны были Лаврентию, например, очень смелые, но неудачные образы и сравнения для уяснения тайны Лиц Св. Троицы. В Катехизисе писалось: «Единым часом, прежде всех бысть Три Лица… Отец роди Сына, как орел рожает орла и сокол сокола». Лаврентий быстро сдался на критику этих неподходящих выражений и признался, что ему так «опростовалося», и просил прошенья.

По другому частному литургико-каноническому вопросу о крещении поднят и углублен был тот же основной вопрос о греческом критерии, не до конца уясненный, ни у киевлян, ни у москвичей. Илия и Григорий Онисимов почему-то возражали против формулы Лаврентия, что можно совершать таинство крещения «во обстоянии и дьякону, и клирику, и иноку, и мирянину, если где попа не будет». Лаврентий пояснял: «я написал то не от себя; до меня то написано в правилах, Августина епископа, да Никифора патриарха Царя града». Илия и Онисимов отвечали: «правила Никифора, Цареградского патриарха мы знаем, и того правила в них нет. Знаем и Августина. Но его правил и прочих писаний в греческих «переводах» нет, потому что его писания искажены от латинских мудрецов на их еретический обычай. И у нас писаний Августина нет, а если бы где и нашлись, мы их не принимаем, ибо учение его — латинского обычая. Есть у латинян и другой толковник — Иероним. Но его писаний мы не принимаем потому же… Ты, Лаврентий, прилагаешь новый ввод в Никифоровы правила, и мы думаем, что тот ввод у тебя от латинского обычая. У нас в греческих «переводах» Никифоровых правил того нет». Лаврентий защищался, явно сознавая более широкий горизонт своей книжности и ограниченность книжных средств москвичей. В аппарате их аргументации совсем отсутствовали ссылки на греческие, если не печатные книги, то хотя бы рукописи. Поэтому Лаврентий не без заносчивости попрекал своих оппонентов: «греческих правил у вас нет. Откуда у вас взялись греческие правила?» На это московские богословы отвечают своей теорией опоры на греческие тексты старой, до-флорентийской эпохи. Илья и Онисимов поясняют: «Киприан, митрополит Киевский, когда пришел из Царьграда на русскую митрополию, привез с собой тогда правильные книги христианского закона с правилами на греческом языке, и перевел на славянский язык. И Божиею милостию доныне пребывают без всяких смутов и прикладов новых вводов. Да и многие книги греческого языка старых «переводов» есть у нас. А иные, которые книги печатные греческого же языка входят к нам и, будет, сойдутся с старыми «переводами», мы их принимаем и любим. А будет что в них приложено новое, мы тех не принимаем, хотя они тиснуты и на греческом языке, ибо греки живут ныне в великих теснотах, в странах неверных, и не могут печатать по своему обычаю». На это Лаврентий сдался и сказал: «и мы новых переводов греческого языка книг не принимаем». В заключение Лаврентий благодарил собеседников за поучительное осведомление, т. к. «много просвещения обрел душе моей». И дивился великой премудрости православного государя святейшего кир Филарета».

Доклад об этих собеседованиях патриарху Филарету привел его в смущение. Если бы эти беседы были формой предварительной цензуры, было бы другое дело. А теперь это было, к сожалению, уже по напечатании книги. Попутно патриарх сознал, что и самая форма книги Лаврентия, неведомый для Москвы «Катехизис» и ее содержание должны играть исключительную роль в богословии, и что без соборного суждения такую книгу пускать в ход нельзя. И дал приказ не выпускать книгу из типографии. Она там и осталась до новых переделок, а в данном Лаврентию виде она сохранена лишь в нескольких экземплярах и без выходного листа. Этот опыт с публикацией новой богословской книги обнаружил школьную немощь Москвы.

От случая к случаю довольно ярко вскрывалась пред руководителями Руси после Смуты недостаточность ее просветительных средств и необходимость перевооружиться не только политически, военно, социально экономически, но и культурно, духовно, школьно. Соблазны возникали за соблазнами. Сама Смута была общим и глубоким соблазном народа. Теперь наступил период успокоения и укрепления страны не только материального, но и духовного. Вопиющая отсталость Москвы от взволнованного реформацией Запада и даже от гонимого в Польше русского православия состояла в полном отсутствии систематической общей и богословской школы. Только что приведенная иллюстрация показывает нам, как самые избранные и умные начетчики Москвы не в силах были разобраться в выдвинутых временем и неизбежных вопросах. Как не еретичен был Запад, как ни латинизована была соседняя Литовская Русь, но сила Запада и Литвы была в просвещении, основанном на систематической школе. Итак, пред умами церковных людей вырос незаметно вопрос об учреждении на Руси школы.