Очерки по истории Русской Церкви. Том 2

На Москве надумали начать просветительное книжное дело с напечатания первейшего источника всех богословий, с напечатания всей Библии. Подразумевалось переиздание Острожской Библии 1580 г., но с исправлениями по греческому оригиналу. Митрополит Сильвестр откликнулся на просьбу Москвы и прислал двух ученых иеромонахов: Арсения Сатановского и Епифания Славинецкого. Но привлечение ученых сил из Киева имело в виду — возложить на них параллельно два вида работы: не только книжно-издательскую деятельность, но и школьно-учительную. Москва осознала, что мало читать, переписывать, печатать готовые книги, а что надо научиться и самим их писать, что надо организовать орудие книжности — школу. Эта школьная задача нашла в данный момент для себя живого ревнителя о ней в лице боярина Федора Михайловича Ртищева. Он был не только ближним боярином по родовитости своей, но был любимцем царя и, к счастью, довольно богатым, имущим человеком. Не в пример другим старым боярам, он обращал свои средства на дела общественной благотворительности. В Москве он учредил больницу, богадельню и лазарет для раненых, пленных польского похода. Это было новинкой для Москвы. Но молодой Ртищев был не только новатором, как филантроп. Он был и первым русским меценатом. Он любил книги и, по молодости своих лет, имел потребность школьно, методически учиться. Он из всех москвичей был единственным, у кого загорелось сердце — откликнуться на идею митрополита Петра Могилы (1640 г.), и решил дать приют посылаемым из Киева ученым монахам по образцу киевского братского монастыря. В двух верстах от Москвы, по киевской дороге против Воробьевых гор, около церкви Андрея Стратилата, он устроил Преображенский монастырь. В монастыре обеспечено место и содержание для 30-ти иноков, «изящных во учении грамматики словенской и греческой и даже до риторики и философии хотящих тому учению внимать». Сам Ртищев сделался рядовым учеником в этой школе. Днем он отбывал свою государственную службу, а вечером садился за ученическую парту для изучения греческой грамматики под руководством киевских старцев. Гул сплетен пошел по Москве о таком невиданном поведении. Характерную фильмовую картинку рисует нам полицейско-протокольная запись, что 1650. IV. 3 чернец Саул заявил окольничему А. Милославскому, что есть за ним «государево дело». Чернец показал: «в нынешнюю зиму, 5 марта, приходили к нему — Саулу в келью Иван Васильевич Засецкий, да Лука Тимофеевич Голосов, да Благовещенского собора дьячок Константин Иванов, и между собой шептали: учится у киевлян Федор Ртищев греческой грамоте и в той грамоте еретичество есть. А боярин де Борис Иванович (Морозов) держит отца духовного для прилики людской, а еретичество де знает и держит». Государь велел расследовать дело. И дьячок Константин Иванов в расспросе показал (показания двух других лиц не сохранились): «нынешнего года на масленице, дня не помню, провожали мы, Лука Голосов, Иван Засецкий да я Константин от Благовещенья протопопа к нему на двор, и проводив пришли к воротней келье, к старцу Саулу и сели на лавке. И говорили мне Лука и Иван: «извести благовещенскому протопопу (Стефану Вонифатьеву), что он Лука у киевских чернецов учиться не хочет; старцы не добрые; он де в них добра не познал, доброго учения у них нет. Теперь он манит Федору Ртищеву, боясь его, а впредь учиться никак не хочет». Да Лука же говорил: «кто по-латыни научится, тот де с правого пути совратится. Да и о том вспомяни протопопу: поехали в Киев учиться Перфилка Зеркальников да Иван Озеров, а грамоту проезжую Федор Ртищев промыслил. Поехали они доучиваться у старцев киевлян по-латыни, а как выучатся и будут назад, то будут от них великие хлопоты. Надобно их до Киева не допустить и воротить назад. И так они (старцы-киевляне) всех укоряют и ни во что ставят благочестивых протопопов Ивана и Стефана (т. е. Неронова и Вонифатьева) и других. Враки де вракуют они, слушать у них нечего; про то ничего не знают, чему учат». И Константин говорил: «в прошлом 1649 г. летом поп Фома, сосед мой, спрашивал меня: скажи, пожалуй, как быть? Дети мои духовные Иван Озеров да Перфилий Зеркальников просятся в Киев учиться. Я, Константин, ему сказал: не отпускай ради Бога. Бог на твоей душе это взыщет. А Фома молвил: рад бы не отпустить, да они беспрестанно со слезами просятся и меня мало слушают и ни во что не ставят». Потом Лука и Иван про боярина Бориса Ивановича Морозова говорили между собой тихонько: «Борис де Иванович держит отца духовного для прилики людской и начал жаловать киевлян. А это уже явное дело, что туда уклонился, к таким же ересям».