Очерки по истории Вселенской Православной Церкви

8. Этот пример был использован в XX в. украинскими автокефалистами, которые рукоположили своего епископа силами одного священства, без участия епископов. Даже если принять сообщение Иеронима за подлинное, то все равно участие епископов в епископской хиротонии в Египте было необходимым, пресвитеры лишь сослужили им.

III. Арианские споры после Никейского Собора (1)

Литература: Карташев; Мейендорф, Введение; Meyendorff, The Orthodox Church; Шмеман, Исторический путь; Chadwick; Vasiliev; Ostrogosky, History of the Byzantine State; Previte-Orton; Jones; Болотов; Quasten; Флоренский Прот. Георгий. Восточные отцы IV века. Париж, 1990.

1. В Никее епископы подписали Символ веры почти без раздумий, вместе со словами "Единосущного Отцу". Новая формулировка была принята практически без споров и обсуждений, как бы между делом. Подписали Символ даже оба Евсевия (Никомидийский и Кесарийский). Позднее некоторые епископы спохватились, что совершили, пожалуй, ошибку. Согласно легенде, многие из них, подписывая, добавляли в спорное слово букву "йота": пмпйпэуйпт (омиусиос), существенно изменив смысл термина: вместо "единосущного" выходило "подобосущный". Но сказано ведь, что и "йота закона не пройдет". Не прошла и эта уловка.

Единосущие казалось сомнительным по двум основным причинам:

1) оно вводило в соблазн простых верующих, так как было единственным небиблейским словом в "Символе Веры";

2) единосущие было осуждено на Антиохийском соборе 268 г. как модалистский термин в учении Павла Самосатского.

Тогда, в III в., следуя Оригену, многие говорили, что Бог существует в трех Ипостасях (хрьуфбуйт). Однако в аристотелевой терминологии греческое слово "ипостась" означало некие качественные свойства, имеющиеся у сущности (пхуЯб). Поэтому единосущие для многих предполагало, что три Божественные Ипостаси имеют лишь относительное значение и представляют собой всего лишь различные способы (т.е. модусы) выражения одной и той же сущности – иными словами, несомненный модализм.

С другой стороны, на латынь слово "ипостась" переводилось как субстанция (substantia), которое значило ровно то же самое, что и пхуЯб – сущность. (Слово essentia вошло в употребление лишь в XII-XIII вв. с началом схоластического богословия.)

Неудивительно, что для западных богословов учение о трех ипостасях было равносильно учению о трех сущностях, т.е. звучало как недвусмысленное троебожие (тритеизм), поэтому западное духовенство всегда стояло за единосущие.

Следовательно, тут основным был терминологический вопрос. Термины требовали прояснения, чтобы можно было проповедовать богословие и по-гречески и на латыни и в то же время избежать как модализма, так и троебожия.

После Никейского Собора восточные епископы почти единодушно отвергли единосущие. Слово "омиусиос" (подобосущный) казалось им гораздо более приемлемым. Но не стоит винить их всех в арианстве. Действительно, требовалось много времени и пояснений, чтобы термин был понят в православном смысле и принят. Однако западные богословы, плохо разбиравшиеся в этих тонкостях, не могли вникнуть в восточные проблемы и, продолжая придерживаться православной никейской веры, считали всех, не принимающих ее, чистыми арианами.

2. Таков был фон развернувшихся событий. Их главным героем стал свт. Афанасий Александрийский. Родился св. Афанасий в Александрии в христианской семье. Он получил хорошее образование, хотя и не изучал философии. В молодых летах предавался самому строгому аскетизму. В 319 г. он был посвящен в диаконы епископом Александром Александрийским. В диаконском сане он участвовал в Никейском Соборе. После смерти Александра (328 г.) был избран его преемником и занимал епископскую кафедру 47 лет, из которых 15 провел в изгнании.

Св. Афанасий был человеком необычайно цельного и героического характера. Он всю жизнь свою положил на борьбу с арианской ересью. Однако, не будучи тонким дипломатом, он не желал признать, что термин "единосущие" смущал многих своей двусмысленностью и потому нуждался в дополнительных разъяснениях. Для него "единосущие" было боевым кличем, от которого зависела судьба Православия и в конечном итоге наше спасение, ибо если воплотился не Бог, а тварь, то трагический разрыв между Творцом и творением не был преодолен.