Очерки по русской семантике

Поскольку противопоставление двух фонемных вариантов суффикса (-ий // – ей) оказывается неспособным обеспечить семантическую и аксиологически-оценочную надстройку над закрепленной за ними стилистической функцией (ср. беспарт-ий-ный – беспapm-ей-ный) и поскольку ни фонемика, ни фонетика корня не могут стать материальным субстратом содержательного противопоставления рассматриваемых – ий / – ей-образований, эту функцию по необходимости – вынужденно – берет на себя графика. При этом графика предоставляет на орфографический выбор две имеющиеся в ее распоряжении объективные возможности: либо фонематическому написанию корня с о (Росс-ий-) противопоставляется фонетическое написание с а (Расс-ей-), либо традиционному написанию с двумя ее (Росс-ий-) противопоставляется фонетическое написание с одним с (Рос-ей-). Так или иначе, но нормативно-орфографическое написание Росс-ей-, широко использовавшееся в относительно недавнем прошлом и полностью удовлетворявшее интуитивному чувству пишущих в доминировавшем тогда стилистическом противопоставлении Россий– Россей-, оказалось недостаточным в новых условиях их семантизованного противопоставления и – буквально на наших глазах, – начиная с середины 1950-х гг., фактически вышло из живого употребления.[208]

Что касается двух разрешаемых графикой полуфонетических написаний Росей– и Рассей-, то они, будучи с отвлеченно-теоретической точки зрения, казалось бы, логически равноправными, обнаруживают – в конкретных условиях современного русского письма с характерными для него тенденциями актуального развития – отнюдь не равную орфографическую пригодность и жизнеспособность. Так, первый из них – Росей-, поскольку написание о в первом предударном слоге является либо мотивированно, либо условно нормативным (ср. предпочтительный выбор варианта с буквой о в таких, связанных с гиперфонемной ситуацией,[209] парах, как охломон – охламон, портач – партач, фломастер – фламастер, бодяга – бадяга, долдонить – далдонить и мн. др. под.) подсознательно и стихийно избегается пишущими и встречается лишь в очень редких – единичных! – случаях, безусловно уступая второму возможному варианту – Рассей-.

Предпочтение, оказываемое пишущими варианту Рассей-, объясняется, как можно думать, не только яркой «неорфографичностью» написания а вместо о, но и «меньшей орфографичностью» написания двойного ее, поскольку это последнее может восприниматься как обозначение экспрессивной геминации согласных.[210] Тем не менее и этот вариант оказывается не оптимальным, и на передний план выдвигается третье – коптаминированное написание Расей-, представляющее двойное нарушение орфографической нормы и обеспечивающее максимально полное материальное противопоставление двух семантически разошедшихся форм. Ср.: «Россия идет – не Расея!..» (Е. Евтушенко. Красота); «Когда же, наконец, Россия / В себе Расею изживет!..» (М. Кузмин. Россия).

Именно это написание – Расея, функционирующее сейчас в качестве стихийно отобранной фактической нормы, и должно быть закреплено официальной кодификацией. В нормированном литературном языке и нарушения нормы – там, где это необходимо, – должны быть облечены в нормативную форму.

Слоговая сегментация речи в функционально-семантическом аспекте

Послушайте!

Ведь если звезды зажигают -

значит – это кому-нибудь нужно?

В. Маяковский «Послушайте!»

Проблеме слога, представляющей большой и сложный комплекс вопросов слогообразования и слогоделения, посвящена – и у нас и за рубежом – обширная, трудно обозримая литература. Тем не менее, несмотря на давнюю традицию научного изучения, здесь «почти нет общепринятых решений. В каждой последующей работе часто отрицаются или значительно корректируются результаты, полученные предшественниками…» [Калнынь 1981: 446]. Эту ситуацию, учитывая, что слог – не конструкт, не абстрактная сущность, а живая, материальная, во плоти, физическая, артикуляторно-акустическая единица, нельзя не признать достаточно экстра-ординарной. И дело здесь не только в действительной сложности и внутренней противоречивости слога и связанных с ним явлений.