Очерки поэзии будущего

Во всяком случае в период работы над Млечным путем я стремился к созданию открытых конструкций (впрочем, даже мои ранние притчи не были закрытыми произведениями). Мне хотелось, чтобы книга развивалась легко и свободно, как растение, чтобы она не была результатом атлетического напряжения творческих сил, не рождалась, как рождаются животные, как рождаются «произведения».

Я широко пользовался приемом монтажа, не стесняясь включать самый разнообразный материал; различие между своим и чужим стало относительным, почти стерлось: самость начала превращаться в море, становится такой, какова она и есть в действительности; море было — чтобы еще раз вызвать отдаленное воспоминание о Кафке — оттаявшее, теплое, хранящее в себе все богатство видов.

«Превращение чужого в свое, присвоение есть непрекращающаяся работа духа» (Новалис).

Приспособление к другому и приспосабливание другого к себе — в этом и заключается жизнь всей природы.

4. Применительно к политике в узком смысле: Выбирай подходящее средство.

VI

С нынешней моей точки зрения было ужасным кокетством постоянно подчеркивать, как я делал это в моих ранних поэтологических опытах, будто бы в моей работе меня интересует преимущественно что и очень мало интересует как.

В беседе с Вильгельмом Шварцем, записанной несколько лет тому назад в Канаде, я даже заносчиво говорил о том, что мои произведения можно было бы издать в сокращенном виде, изготовить, так сказать, A shorter Peter Rosei, что, конечно, полнейшая чепуха.

Я всегда стремился подчеркнуть первенствующее значение жизни, и это часто заставляло меня вступать в противоречие с самим собой — не говоря уж об «авторитетах».

В действительности идея неотделима от техники, техники исполнения, создания конструкций.

Привожу две цитаты из своих прежних рассуждений на литературные темы: «Интерес вызывает, следовательно, не то, как написано, а только что написано. На что направлен взгляд. Куда устремишь ты свои глаза…»

«Форма возникает сама собой, ибо уже само то, о чем хотят сказать, обладает формой. Или в заостренной формулировке: Владение формой существенно для искусства, для художника это всегда будет лишь второстепенной проблемой…»

Похоже, я просто поворачивал проблему другой стороной, подчеркивал примат жизни.

Правда, тот, кто настаивает на примате жизни, неизбежно должен прийти к «реальной жизни», а следовательно, к политике.

Политика художника — это, в сущности, его произведения. — Из чего, разумеется, не следует, что — будучи членом того или иного сообщества — он не может и не должен принимать участие в политической жизни.

То, что действительно придает писательству интерес, — это порой очень трудное, порой возникающее как бы само собой, соответствие между идеей и формой — причем под идеей я подразумеваю расчет как в мельчайших, почти мелочных деталях, так и в самых широких, всеохватывающих обобщениях, и к тому же еще и то, «чего нельзя знать».

Как говорит Музиль, великий конструктор и мыслитель: «В сферу поэтического входит существенной частью то, чего не знаешь; почтительный трепет перед этим. Готовое мировоззрение не выносит поэзию. Оно отводит ей роль угодливой фронтовой прессы, видит в ней отдел лизоблюдства. — Это относится ко всем видам так называемого готового мировоззрения».

Музиль, как и я, принадлежал к разряду писателей «небезоговорочно рассудочных»:

«Очевидно, что истина относительна не только по горизонтали, поскольку самые разные вещи могут считаться истинными одновременно, но и по вертикали, в глубинном измерении. Истиной реализма было достоверное изображение поверхности. Попытка измерить глубину приводит к вопросу, как вообще соотнесены между собой поэзия и правда, как возможен этот удивительный брак.

:С какой целью поэзия использует познание? В какой степени она зависит от истины? Как она с нею обращается? Что она вообще такое, если она не фотография, не фантазия, не игра, не иллюзия? Трудно или даже невозможно дать на это удовлетворительный ответ. Целый ряд вопросов, каждый интересен, ни один не имеет окончательного решения. Несколько раз я делал на эту тему наброски, но они не претендуют на полноту. Вероятно, уместным было бы сосуществование нескольких равноправных теорий.

Я даже не уверен, что правильно передам свою личную точку зрения, если скажу: Поэзия имеет своим заданием изображать не то, что есть, а то, что должно быть: или то, что могло бы быть, как частичный ответ на то, что должно быть».

Вы видите: Музиль точно формулирует здесь предварительную стадию всех тех размышлений, которые я стараюсь развернуть перед вами: Относительность истины; разнообразие теорий как следствие этого; в формальном отношении это ведет к ризоматическому построению или к чему-то подобному.

Смысл как пена на волнах бессмыслицы, было сказано мною выше, но иной раз бессмыслица превращается в смысл; объяснить этот процесс проще всего на языке энергетики.