Очерки русской исторической географии. География Начальной летописи

¹⁶³ Черниг проводит этнографическую русско-мадьярскую границу от села Уй-Саллаш (к югу от Кошицы) по верхнему течению левых притоков Тиссы на Мункач, затем к Уйлаку на Тиссе, к югу от Мункача и на юг от этой реки почти до самого Самоша (несколько на северо-запад от Сатмар-Немета); здесь граница поворачивает снова на север к Тиссе, разделяющей славянское население от романского. У истоков этой реки русско-романское сумежье поворачивает круто на северо-восток к Черновицу на Пруте, захватывая верхние течения Сучавы и Середа (Ethnogr. d. Oesterr. Monarch. von Freih. von Czörnig 1 B. 1 Abth. S. 51–52). Такие же пределы теперешней Угорской Руси, – то есть на севере и востоке – часть Карпат, известная у новейших географов под названием Угорского Леса (das Ungarische Waldgebirge), на юге – течение Тиссы, пока оно не переменяет западного направления своего на южное, – дает и Бидерманн (см. Bidermann’s die Ungar. Ruthenen, ihr Wohngebiet, ihr Erwerb u. ihre Geschichte 1 Th. 1862. S. 14–15). Но славянские названия многих местностей к югу от Тиссы по притокам ее Самошу, Красне и другим до самого Дуная свидетельствуют, что и тут было первоначально славянское население хорватской ветви (Horváth село на верхнем течении Красны, к северо-западу от Клаузенбурга. Еще южнее и ближе к Клаузенбургу Горбо и т. д. см. выше с. 80–81).

¹⁶⁴ В договоре Игоря дело идет только о Корсунской стране, которая сходилась с русскими областями в нижнем Поднепровье. «Аще обрящеть в вустье Днепрьском Русь Корсуняны рыбы ловяще, да не творять им зла никакоже. И да не имеють власти Русь зимовати в вустьи Днепра, Белъбережи, ни у святаго Елферия» (Лавр., с. 22).

¹⁶⁵ Лавр., с. 31.

¹⁶⁶ «Иде Володимер на Болгар с Добрыней уем своим в лодьях, а Торки берегом приведе на коних, и победи Болгары». В Никоновской летописи прибавлено «на Болгары Низовские» – след. Поволжские. В Воскр. летописи (VII. 296) известие озаглавлено: «Победа Болгаром иже на Волге». Так принимает это известие Карамзин (т. I, с. 125, прим. 436). Но участие торков и невозможность «конных походов» по побережьям Волги, которая ясна из всех известий о действиях по Низовой Волге и новгородцев XIII–XIV веках и даже московских князей XIV–XV веков заставляют видеть в болгарах летописи 983 года – болгар дунайских, а не поволжских.

¹⁶⁷ Лавр., с. 66–67.

¹⁶⁸ Constant. Porphyr. De administer. Imp. – Ср. статью Бруна в Записках Одесского общества истории и древностей. Т. III. С. 451–453.

¹⁶⁹ Это предположение допускается тем, что Иван Ростиславич стоял в близких отношениях к днестровскому населению. В 1159 году одного появления его у поднестровских городов Кучельмина и Ушицы было достаточно, чтобы склонить на его сторону городское население (смердов Ипат., с. 84). Ипат. лет., 1157 год, с. 80–81, 1159 год, с. 83. С. М. Соловьев (указ соч, т. I, с. 223), объясняет настойчивость, с какой галицкий князь требовал выдачи Ивана Ростиславича, и готовность, которую показали лядские и русские князья поддерживать это требование, тем, что Иван сносился с недовольными галичанами, и с другой стороны «взявши деньги у одного князя, он переходил к другому, потом к третьему».

¹⁷⁰ Ипат., с. 83–84.

¹⁷¹Карамзин Н. М. Указ соч.

¹⁷² По картам Шуберта.