Очерки Русской Смуты (Том 1)

"Декларация" - творчество коллективное, зародившееся в недрах Совета, но в котором повинен и офицерский элемент - преимущественно тот, что в содружестве и в угодничестве перед революционной демократией, искал выхода своему "непротивлению", или честолюбивым помыслам. Первый раз декларация почти в той же редакции, которая приведена в приказе, была оглашена еще 13 марта, на совещании офицеров и солдат петроградского гарнизона, под председательством подполковника генерального штаба Гущина. В силу угодничества или забитости петроградского офицерства, ошеломленного событиями и еще не разобравшегося в них, чтение декларации не вызвало ни страстных речей, ни сколько-нибудь сильного протеста. Были внесены лишь некоторые поправки и принята "при общем энтузиазме" резолюция об "установленном прочном братском единении между офицерами и солдатами"...

Проэкт декларации поступил в поливановскую комиссию, которая разрабатывала его, - совместно с военной секцией Исполнительного комитета совета рабочих и солдатских депутатов, - в течение почти двух месяцев, причем офицерский состав комиссии проявил преступный оппортунизм, который не раз приводил в удивление случайных участников заседаний.

В конце апреля, проэкт в окончательной редакции был прислан Гучковым на заключение в Ставку. Мы дали горячую отповедь, в которой излили все свои душевные муки - и Верховный главнокомандующий и я - всю свою скорбь за беспросветное будущее армии. "Декларация - последний гвоздь, вбиваемый в гроб, уготованный для русской армии" - таков был окончательный наш вывод. Гучков 1 мая сложил с себя звание военного министра, "не желая разделять ответственности за тот тяжкий грех, который творится в отношении родины", в частности не желая подписывать декларацию.

* * *

Ставка разослала проэкт декларации главнокомандующим фронтами, для ознакомления, после чего генерал Алексеев вызвал их в Могилев, чтобы совместно обсудить создавшееся роковое положение.

Историческое заседание это состоялось 2 мая{161}. Безысходной грустью и жутью повеяло от всех, спокойных по форме и волнующих по содержанию, речей, рисующих крушение русской армии. Генерал Брусилов тихим голосом, в котором звучала искренняя, непритворная боль, закончил свою речь словами: - "Но все это можно перенести, есть еще надежда спасти армию и даже двинуть ее в наступлеюе, если только не будет издана декларация... Но если ее объявят - нет спасения. И я не считаю тогда возможным оставаться ни одного дня на своем посту"...

Последняя фраза, помню, вызвала горячий протест генерала Щербачева, который доказывал, что уходить с поста нельзя; что, как бы ни было тяжело и даже безысходно положение, вожди не могут бросить армию...

Кто-то подал мысль - всем главнокомандующим ехать немедленно в Петроград, и обратиться к правительству с твердым предостерегающим словом, и с решительными требованиями. Такая демонстрация должна была, по мысли предлагавшего, произвести большое впечатление и, может быть, остановить разрушающее течение военного законодательства. Ему возражали: прием опасный, это наша последняя ставка, и неудача выступления может дискредитировать окончательно военное командование... Но предложение было все-таки принято, и 4 мая состоялось в Петрограде соединенное заседание всех главнокомандующих{162}, Временного правительства и Исполнительного комитета с. р. и с. д.

У меня сохранился отчет об этом заседании, который я привожу ниже в подробных извлечениях, ввиду большого его интереса: в нем нарисована картина состояния армии в том виде, как она представлялась всем вождям ее, непосредственно во время хода событий вне, следовательно, влияния меняющего перспективу времени; в нем же вырисовываются некоторые характерные черты лиц, стоявших у власти.

Речи главнокомандующих - почти те же по содержанию, что и в Ставке, только гораздо менее выпуклы и менее откровенны. А генерал Брусилов значительно смягчил свои обвинения, потерял пафос, "приветствовал от всего сердца коалиционное правительство", и не повторил уже своей угрозы выйти в отставку.

О Т Ч Е Т.

Генерал Алексеев. Я считаю необходимым говорить совершенно откровенно. Нас всех объединяет благо нашей свободной родины. Пути у нас могут быть различны, но цель одна - закончить войну так, чтобы Россия вышла из нее, хотя бы и уставшею и потерпевшею, но отнюдь не искалеченной.

Только победа может дать нам желанный конец. Тогда только возможна созидательная работа. Но победу надо добыть; это же возможно только в том случае, если выполняются приказания начальства. Если начальству не подчиняются, если его приказания не выполняются, то это не армия, а толпа.

Сидеть в окопах - не значит идти к концу войны. Противник снимает с нашего фронта, и спешно отправляет на англо-французский - дивизию за дивизией, а мы продолжаем сидеть. Между тем, обстановка наиболее благоприятна для нашей победы. Но для этого надо наступать.

Вера в нас наших союзников падает. С этим приходится считаться в области дипломатической, а мне особенно в области военной.