Добровольцы шли в непосредственной близости от своих "внешних врагов", стараясь не встретиться с ними и принимая меры боевой предосторожности. На душе у них было далеко не спокойно. Но...
"Разум брал свое, и мы, молча, в тяжелом раздумье продолжали свой путь"...
До Днепра встречались только австрийцы. Они сами, по-видимому, избегали встреч с Дроздовцами. Иногда австрийские аванпосты открывали огонь по нашим разъездам, а части их поспешно снимались со своих стоянок и уходили в сторону. Однажды, когда колонна Дроздовцев пересекала железную дорогу между Бирзулой и Жмеринкой, в нее врезался эшелон австрийцев. К изумлению добровольцев австрийские офицеры приветствовали их отданием чести и криками:
- Счастливого пути!
Первый раз с немцами встретились на переправе через Днепр у Бериславля. Несмотря на усиленные марши, Дроздовскому не удалось предупредить там немцев. Когда колонна подходила к Бериславлю, он был занят уже двумя германскими батальонами, подошедшими из Херсона. После кратких переговоров, немецкий майор согласился не препятствовать переправе добровольцев и временно снять с позиции свои части, с тем, чтобы возле моста оставалась одна из немецких рот.
Обе стороны расположились, однако, из предосторожности так, чтобы, в случае надобности, можно было легко вступить в бой...
Трагическая игра судьбы!
В Бериславле у моста стоял враг - немцы. За рекой у Каховки стоял другой враг - русские большевики; они обстреливали расположение немцев артиллерийским огнем, преграждая им путь. Добровольцам предстояло атаковать большевиков, как будто открывая тем дорогу немцам в широкие заднепровские просторы...
Старые дроздовцы не забудут того тяжелого чувства, которое они испытали в эту темную, холодную ночь. Когда разум мутился, чувство раздваивалось, и мысль мучительно искала ответа, запутавшись безнадежно в удивительных жизненных парадоксах.
Каховка после короткого боя была взята, большевики бежали. Но тягостное настроение добровольцев заставило Дроздовского пригласить всех старших начальников и разъяснить им, что он "ни в какие переговоры о совместных действиях с немцами не входил, а лишь потребовал пропустить отряд".
Приходилось не раз прибегать к хитрости. Так, когда колонна пересекала железную дорогу севернее Таганрога, часть обоза и арьергард были отрезаны подошедшим из Таганрога паровозом, ставшим поперек переезда. Германский майор Гудерман заявил, что не пропустит колонну до тех пор, пока не получит разрешения из Таганрога от корпусного штаба. По-видимому он выжидал прибытия эшелона. Начальник арьергарда, полковник Жебрак развернул роту с пулеметами вдоль полотна. Но насильственные меры могли быть чреваты опасными последствиями. Жебрак вступил поэтому в переговоры с майором, посоветовал для ускорения ответа послать его адъютанта на паровозе в Таганрог. Как только паровоз скрылся с глаз и путь стал свободен, повозки рысью двинулись через переезд.
- Вы поступили не по джентельменски, - сказал раздраженно Гудерман.
- Кому, кому судить об этом - ответил Жебрак - но только не вам, майор. У нас с вами мир еще не заключен. Кто нам мешает, тот нам враг.
Не взирая на ряд подобных эпизодов, в которых прорывались истинные чувства отряда, "нейтралитет" все же не нарушался, и Дроздовцы приближались благополучно к "земле обетованной".
Между тем, вести, шедшие оттуда, становились все более печальными. 1 апреля окончательно подтвердились сведения, что весь Дон занят большевиками; о генерале Корнилове говорили, что он "дерется где-то в районе ст. Кавказской, и ходят даже слухи, что он убит". 14-го слухи о смерти вождя не вызывали уже сомнений.
Будущее опять заволокло зловещими тучами. Падала цель, казались напрасными все труды и лишения тысячеверстного похода. Малодушных охватило уныние. Но Дроздовский - мрачный,- замкнутый, не любивший делиться своими надеждами и сомнениями с окружающими, твердо и решительно вел отряд вперед, напролом, руководствуясь не столько реальными данными, сколько верой и внутренним чувством.
Оно не обмануло его. Уже за Бердянском получены были радостные вести:
- Дон поднялся!
- Добровольческая армия жива!
Ростов переживал тяжелое время.
Много дней уже слышна была отдаленная артиллерийская стрельба; ходили неясные слухи о приближении немцев, украинских гайдамаков, каких-то неведомых "щербачевцев", наконец, восставших донцов. Эти слухи как будто находили подтверждение в нервном настроении советских властей и в явно производившейся эвакуации города.
Ростовцы не знали, кто их освободит; но, переходя от надежд к отчаянию, все же ждали со дня на день избавления.
В Святую ночь оно как будто бы пришло: после сильной артиллерийской канонады большевики начали покидать город, отходя в Нахичевань, и к утру Светлого Воскресения ростовские жители, выглянув со страхом на улицу, увидели разъезды каких то неведомых людей, пришедших из Румынии и называвших себя "корниловцами".
Обойдя с севера Таганрог, в котором сосредоточился германский корпус, дошедший уже передовыми частями до станции Синявки, Дроздовский 21 апреля атаковал Ростов.