Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 2

У меня зарплата была 160. За перевыполнение плана – премия до 40%. Мне, как директору небольшого кафе, разрешалось «зарабатывать» еще 500 руб. 100 я должен был отнести в трест. Но! Когда меня «нагрузили» тонной подгнивших бананов с плодоовощной базы, я был вынужден более половины выбросить, а за остальное заплатить из «своих» денег. Главный ревизор треста так и сказал – просто платные директорские курсы окончил. «Доп.зарплата» директора ресторана – до 1000 рублей, но и взнос – 200. У директора заводской столовой, естественно, меньше и то и другое. Директору треста разрешали «получать» порядка 10 тыс., сколько шло наверх – уже было не мое дело. Должен сказать, что, работая директором ресторана, деньги наверх уже не носил – было не принято. Маленькие услуги в виде обеда, ужина или заказа бывали (нечасто), но денег не было319.

Формирование устойчивых групп для систематических хищений и борьба с ними

Неудивительно, что на этом фоне возродилась практически задавленная при Никите Хрущеве организованная преступность, использующая методы насилия для достижения своих целей. В конце 1960-х и в начале 1970-х годов ее участники на систематической основе стали грабить и ставить под свой контроль представителей советской торговли и сферы услуг. В качестве жертв они выбирали тех, кто мог постоянно зарабатывать значительные суммы в наличности, однако не обладал достаточным весом в местной элите, чтобы воспользоваться возможностями правоохранительных органов для самозащиты (директоров мелких предприятий торговли и питания, мясников, зубных врачей и так далее)320.

Например, в Балашихинском районе Московской области столкновение двух криминальных группировок с применением огнестрельного оружия из-за контроля над находящимся в поселке Салтыковка популярным кооперативным (торговой кооперации) кафе с грузинским персоналом и кухней, по данным первого секретаря горкома партии, было зафиксировано уже в 1968–1969 годах321.

Однако для перехода на новый этап развития потребовалась реформа самой оргпреступности. Наиболее крупное и организованное советское криминальное сообщество – «воров в законе» – составляли прежде всего воры-карманники. Они лично совершали преступления, проводили большую часть жизни в тюрьме, где выступали в качестве лидеров и третейских судей. «Воры» жили по строгому своду правил, который фактически исключал появление у них постоянных семей и каких-либо накоплений.

На крупном (и первом за как минимум десятилетие) съезде сообщества в Киеве в 1970 году они либерализовали правила своего кодекса поведения. Они допустили возможность того, что «воры» могут стать руководителями организованных банд и кланов, чтобы лично не участвовать в совершении преступлений. Фактически это означало, что «воры» могут продолжительное время жить на свободе и заводить семьи. Важной новацией стало и то, что отныне «воры» могли заниматься коррумпированием сотрудников правоохранительных органов и публично отрекаться от своего звания при их давлении.

Основные положения реформы были сформулированы московским «вором в законе» Анатолием Черкасовым (Толей Черкасом), чье лицо на фотографиях 1970-х годов весьма похоже на фото Леонида Брежнева. Черкасов к тому же был представителем поколения фронтовиков, имея за службу во фронтовой разведке в годы ВОВ два ордена и пять медалей322.

Нетрудно заметить, что такая серьезная реформа уголовного мира совпала по времени с «косыгинской реформой», приходом на должность главы МВД Николая Щелокова и периодом брежневских кампаний по внутренней стабилизации советского общества. Однако для более глубоких исследований этого вопроса необходимо дождаться открытия архивов МВД и, возможно, ГРУ. По мнению петербургского журналиста Дмитрия Запольского (тесно общавшегося с представителями организованной преступности в 1980–1990-е годы), именно ГРУ со времен ВОВ курировало в советской правоохранительной системе сообщество «воров в законе» и имело регулярные контакты с его лидерами323.