Очерки современной бурсы

— Поживем — увидим, — задумчиво сказал Андрей.

МЕЧТЫ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

Прошло четыре года. Андрей окончил семинарию, поступил в духовную академию и учился уже на четвертом курсе.

Лида уехала в Ленинград, стала студенткой педагогического института. Сразу после поступления в институт она написала Андрею несколько писем, в которых рассказывала о Ленинграде, учебе, но затем переписка мало-помалу заглохла: разные у них были пути и интересы.

Из Николая получился заправский дьякон. Он раздобрел, нажил животик, голос его возмужал и окреп. Правда, вопреки церковной традиции он не отпустил ни бороды, ни усов, но богомолки прощали это, учитывая молодость отца Николая. Вскоре после свадьбы у Люды родилась дочь. Молодая мать стала примерной дьяконицей. По воскресеньям и праздникам она бывала в соборе, где служил ее муж, молилась. Она теперь выполняла все церковные обряды, часто причащала дочь «святых Христовых тайн».

Архиепископ, рукополагавший Николая во дьякона, умер. На его место патриархия назначила другого архиепископа, молодого, с высшим богословским образованием, быстро продвигающегося по иерархической лестнице церкви.

В духовных школах за это время никаких особых изменений не произошло. Руководство оставалось прежним, преподавательский состав — тоже.

Товарищи Андрея, едва дождавшись выпуска, сразу же пошли на приход священниками. В их числе был и Женя Тетнер, женившийся на дочери влиятельного московского священника и благодаря протекции тестя получивший доходнейшее место в одном из храмов Москвы. Тетнер отпустил бороду, длинные волосы, стал тучным. Изредка, на большие торжества, он в числе приглашенных представителей московского духовенства наведывался в «альма матер» на собственной «Победе» в сопровождении матушки — толстой, нескладной женщины, на которую батюшка не обращал ни малейшего внимания.

Большинство одноклассников Андрея не пожелало продолжать обучение в академии потому, что им надоела обстановка в духовной школе: они с нетерпением ждали того дня, когда можно будет освободиться от ее гнетущей атмосферы. Бурсаки не надеялись, что академия даст какие-то новые знания, ибо им было хорошо известно, что преподаются там в основном те же предметы, которые они проходили в семинарском курсе, лишь в более расширенном виде. Кроме того, окончание академии не сулило каких-либо особых благ. Да и о каких благах могла идти речь? Главным образом, о материальных. Однако материальные блага зависели исключительно от того, на какой приход получал назначение воспитанник духовной школы.

Получение же прихода зависело от двух обстоятельств: от протекции и от случая. Если почему-либо освобождалось место священника, то оно не могло долгое время оставаться вакантным. Посылали туда того, кто подвертывался под руку духовному начальству. Если было духовное лицо с академическим образованием, назначали его. Если такового не оказывалось, посвящали и семинариста.

Что касается богатых приходов, то на них старались назначить того, кто был известен в патриархии, за кого «замолвит словечко» какой-либо видный священнослужитель.

Была и еще одна сторона церковной карьеры — путь в архиереи. Но для этого надо было дать обет безбрачия: весь епископат православной церкви состоит из монашествующих. На этот шаг могли решиться немногие, так как перспектива была слишком неопределенной — неизвестно, сделают тебя епископом в будущем или нет, а в монахи идти надо было. Поэтому почти все предпочитали идти верным, проторенным путем священников: ведь все награды в церкви, повышения даются, как правило, в зависимости от стажа службы священника, а не от образования. Семинаристы по опыту своих предшественников знали, что пока те, кто стали студентами академии, тратят силы на богословскую премудрость, их более расчетливые товарищи успевают прослужить четыре года, получить несколько церковных наград и стать настоятелями. Случалось и так, что под начало такого настоятеля, окончившего всего лишь семинарию, в качестве рядового священника попадал его же товарищ, четыре года учившийся в академии.

Такой настоятель подсмеивался над товарищем:

— Дурень ты, дурень! Чего тебя понесло в академию? За это время меня наградили камилавкой и золотым крестом, я стал настоятелем. А что ты выиграл? Ничего. А проиграл? Многое. Хотя бы то, что ты четыре года грыз гранит науки, мучался, сидел на стипендии, а я жил припеваючи, купил себе «Победу», дачку.

Учитывая эти обстоятельства, большинство выпускников семинарии шли на приход. И надо сказать, получали хорошие места. Не все устраивались в Москве, кое-кому приходилось служить в Московской области, но это их не огорчало. «Лучше быть первым в деревне, — говорили они, — чем вторым в городе. Доходы почти те же. Пройдет время, и мы переберемся в Москву».