Очерки уголовного мира царской России

   Я согласилась: еще бы, от такого жениха отказываться. Однако подумала, как бы и мне себя показать в лучшем виде. И надумала я съездить в Москву и справить себе кое-что из приданого: два суконных и одно поплиновое платье, опять же драповое осеннее пальто. Какие у нас в Волочке портнихи, прости Господи. Одна порча материала. К тому же в Москве я отродясь не бывала и очень уже мне захотелось на столичное разнообразие посмотреть, к Иверской съездить, на трамвае покататься и все прочее. Словом, набила я чемодан шелками да сукнами, перекрестилась, села в ночной поезд да поехала. Разместилась я в купе третьего класса.

   Рядом со мной сидела какая-то женщина, а насупротив на лавке Двое мужчин. Вскоре на соседних станциях вылезла сперва женщина, а потом мужчина, и мы остались вдвоем. Мой попутчик был не старым человеком с эдакой красивой бородкой и ласковым лицом.

   Поглядел он на меня, поглядел да и вежливо спрашивает:

   - До самой столицы ехать изволите?

   - Да, - отвечаю, - в Белокаменную.

   - Вы там постоянно проживаете?

   - Нет, - говорю, - я отродясь в Москве не бывала, а еду по своему женскому делу.

   - Стало быть, вы насчет здоровья?

   - Странные вы говорите вещи. Я, слава те Господи, болезней не знаю. А просто собралась замуж и еду к столичным портнихам приданое шить. Ведь московские мастерицы, поди, не чета нашей провинции.

   - Это вы правильно говорите, наши портнихи - хоть куда!

   На всякую угодят.

   - Вот так мне про них и говорили. Я и везу шелка и сукна свои, а за фасон заплачу, что полагается.

   - Вы где же в Москве пристанете? У родных или знакомых?

   - Нет, в Москве у меня нет никого. Но мне говорили, что все гостиницы на вокзал рабочих своих посылают, а те зазывают к себе публику.

   - Это точно. К каждому поезду выезжают гостиницы, кто в карете, а кто в моторе. А только экономный человек на их удочку не идет. В самой завалящей гостинице гони за номер рубля два, а то и три, а уезжать станете - так на вас налетят, как вороны: и горничная, и лакей, и коридорный, и посыльный, и швейцар.

   Каждому суй в руку на чай, а там, глядишь, и вскочит тебе номер вдвое.

   - Что поделаешь, - говорю, - не на улице же ночевать.

   - Известное дело, не на улице. А только немало есть в Москве честных людей, что в квартире своей сдают комнату-другую для приезжей публики; оно и не так накладно: за целковый можете получить хорошую комнату с мягкой постелью. Опять же при отъезде "на чай" никому давать не надо. Да вот, хотя бы у моего брата постоянно приезжие бывают. И публике удобно, и ему доход.

   Между прочим, позвольте представиться. Я Иван Иванович Зазнобушкин, - и он, встав, протянул мне руку.

   - Очень, - говорю, - приятно. Я Настасья Петровна Брыкина, владею трактиром в Вышнем Волочке.

   Поглядела я на него, поглядела, и очень уж его личность показалась мне симпатичной, к тому же и фамилия такая чувствительная.

   Подумала да и говорю:

   - Может быть, вы, Иван Иванович, поможете мне у брата устроиться?

   - Отчего же. С превеликим удовольствием: и вам одолжение сделаю, и брату заработать дам. Он человек женатый, смирный и вообще честный человек.

   За такими разговорами стали мы подъезжать к Москве. Гляжу из окна, а дороги во все стороны идут, и на каждой по поезду, то по товарному, то по пассажирскому. А наш поезд - хоть бы что, так и задувает.

   - Ой, - говорю, - боязно-то как. Долго ли до греха. Соскочит наш поезд со своего направления, да как шарахнет в посторонние, и поминай как звали, косточек не соберешь!

   - Да, - отвечает, - действительно такие кораблекрушения часто приключаются, и даже в газетах об этом постоянно пишут.

   - Ой, какие ужасти вы говорите, - а у самой эдак вроде как голова закружилась, и я прислонилась даже к его объятиям. Иван Иванович оказался мужчиной честным, не воспользовался моим умопомрачением и даже не ущипнул меня, и вообще не позволил себе ничего такого-эдакого, а вежливо спросил:

   - Может быть, попрыскать на вас свежей водицей?

   - Мерси, - отвечаю, - не надобно, уже прошло, и я прихожу в собственную температуру.

   Но вот, наконец, поезд стал замедлять ход, и мы выехали не то в какую-то залу, не то в стеклянный сарай.

   - Вот мы и приехали, - сказал Иван Иванович. - Вылазьте, а я ваш чемоданчик понесу.

   - Не трудитесь, я и сама справлюсь.

   Вышли мы с Иваном Ивановичем из вокзала, и я так и ахнула: огромадная площадь, народ так и идет, извозчики кричат, трамваи звенят, автомобили гудят. Я ажио растерялась. А Иван Иванович тащит меня с чемоданом в сторону. Здесь, говорит, извозчики дороги, пойдемте, там подальше за полцены найдем. Пошли, гляжу, а Ивана Ивановича будто и нет, в толпе затерялся. Смотрю по сторонам туда-сюда и вдруг вижу, он стоит и с каким-то босяком разговаривает, оглянулся и помахал мне рукой. Подхожу.

   - Ну, - говорит, - Анастасья Петровна, родились вы, можно сказать, в сорочке. Чуть приехали, а Москва-матушка вам сурприз подносит, эдакий редкий случай. Досадно, что у меня с собой денег таких нет. Вот посмотрите, этот человек золотые часы с цепью продает за четвертную, деньги, говорит, до зарезу нужны.