Краматорск, Украина: "Мама пошла со мной, но потом несколько раз порывалась вернуться и пойти с другими на казнь. Она говорила о своем долге. Я, как сейчас помню, посмотрела вокруг – снег, снег и снег, дома закрыты наглухо, никто не впустит обогреться. А пойти назад – смерть, обыкновенная, простая. Нет, мы пойдем вперед, пусть замерзнем или умрем с голоду, пусть поймают и повесят, только не идти самим на смерть. И мы пошли… Буся".
***
С. Боровой, историк (Одесса): "Из лично мне знакомых были оставлены для работы в подполье две сотрудницы университета, еврейки с резко выраженными еврейскими чертами – Повар и Малкина. Повар была скоро арестована и погибла, Малкина долго скрывалась, потом попала в гетто и выжила. Но этого ей не могли простить. Ее не восстановили в партии, и до конца жизни она оставалась на подозрении: как ей удалось выжить?.."
После расстрела подпольщиков в Запорожье в одежде одного из них обнаружили записку: "Умираем героями… Все люди группы Гончара расстреляны 14.9.43 г. Леонид Вайнер".
***
Поэт Гирш Глик написал в гетто Вильнюса стихотворение на идиш "Зог ништ кейн мол…" (" Никогда не говори‚ что ты идешь в последний путь...") Это стихотворение стало гимном сопротивления подпольщиков – на мелодию песни братьев Дмитрия и Даниила Покрасс "То не тучи, грозовые облака..." В 1943 году, после ликвидации гетто, Глика отправили в концлагерь в Эстонии; он бежал оттуда и погиб.
Песня на слова Гирша Глика стала гимном еврейского партизанского движения; ее поют по сей день на торжественных собраниях в память бойцов сопротивления. Первые слова песни: "Никогда не говори, что ты идешь в последний путь", ее последние слова: "Мы – здесь!", что означает – мы живы, мы боремся… Один из подпольщиков в гетто Вильнюса сказал: "Даже если от нас ничего не останется, кроме этой песни, мы будем жить в ней".
Даже если ясное небо затягивают черные тучи.
День, о котором мы мечтаем, непременно придет,
И наши шаги отзовутся эхом: мы здесь!..
ОЧЕРК ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТЫЙ
1
Это было в Польше.
В годы войны.
Поэт Ицхак Каценельсон написал "Песню об уничтожаемом еврейском народе":
Не спрашивайте‚ что случилось с Касриловкой‚ с Егупцем‚ –
Не спрашивайте...
Не ищите‚ –
Не ищите Тевье-молочника‚ Менахема Мендла‚ Мотке-вора‚ –
Не ищите...
Раввины и учителя‚ мудрецы и ученики‚ –
Их нет больше.
Они все убиты‚
Убиты...
Варшавское гетто. Голод. Страдания. Повальные эпидемии. Трупы на улицах. Облавы и акции‚ во время которых исчезали навсегда люди. Уже увезли в Треблинку жену и двух сыновей Ицхака Каценельсона‚ но поэт работал. Он сочинял в гетто пьесы и поэмы‚ переводил на идиш главы из Книги пророков, записывал в дневнике события тех лет, печатался в подпольном журнале‚ читал на литературных вечерах‚ преподавал в нелегальной гимназии‚ обучал добровольцев‚ как работать с детьми -сиротами‚ основал театральную труппу "Дрор" ("Свобода"). Потом был убит... Осталось фото тех времен: высокий лоб‚ непреклонный взгляд‚ тень страданий и голода на лице. Осталась "Песня об уничтожаемом еврейском народе":
Не спрашивайте‚ что случилось с Касриловкой‚ с Егупцем‚ –
Не спрашивайте...
Что же произошло тогда‚ в те чудовищные‚ кровью залитые времена? Было ли что-то‚ кроме страданий‚ боли и ужаса‚ затопивших целый народ? Мы знаем про восстания и бои в гетто‚ про партизан в лесах – это мы знаем. Но было еще и ежедневное‚ ежеминутное геройство на огороженном пространстве‚ когда жить оставалось считанные дни‚ но люди работали‚ надеялись‚ помогали себе и другим.
Вот пришли завоеватели‚ боги‚ арийцы – высшая раса. Установили новый порядок в Европе. Выкинули из библиотек и сожгли книги неугодных писателей. Из свитков Торы понаделали бумажники‚ абажюры‚ барабаны с бубнами‚ стельки для обуви. В гетто свирепствовал тиф‚ не было еды‚ топлива‚ лекарств‚ мест для жилья‚ запрещали учиться и молиться‚ петь и слушать лекции, влюбляться и рожать детей. Всё делалось для того‚ чтобы унизить человека, подавить его гордость‚ самоуважение‚ а уж затем убить. Работала машина‚ бездушная‚ четкая‚ безостановочная‚ – кто мог ей противостоять? Но вот фотография: кучка детей у стены‚ учитель пения с мандолиной – худые‚ голодные‚ поющие... Это варшавское гетто. Но вот программа лекций подпольного университета: еврейская история‚ еврейская литература‚ психология‚ экономика‚ проблемы социализма‚ Теодор Герцль и его время... И это варшавское гетто. Газеты. Спектакли и концерты. Школьные классы по пять–шесть учеников в потайной комнате‚ меняя то и дело место учебы‚ и учитель получал после урока картофелину или ломоть хлеба. Молились по домам, тайно: было около шестисот "миньянов" в варшавском гетто. Собирались в квартирах "на чай" – пили горячую воду‚ чтобы побыть вместе. За месяц, за день до смерти…