"Когда казнили уже около двухсот человек‚ подошла очередь председателя общины Иосифа Кулика. Полицейские и гестаповцы о чем-то посоветовались, и затем начальник полиции сказал:
– Кулик‚ можете с семьей отправляться в местечко‚ будете по-прежнему председателем общины.
Жена Кулика взяла свой платок из груды одежды и дрожащими руками начала поспешно закутываться...
– Бася‚ брось платок‚ – сказал ей муж… и, обращаясь к полицейскому‚ ответил: – Когда вы расстреливаете две тысячи моих земляков‚ мне‚ председателю обшины‚ нечего делать на этом свете...
Иосифа Кулика‚ последнего председателя еврейской общины Браилова… расстреляли вместе с женой...
Акция приближалась к концу. И вдруг к месту казни прибежал восьмидесятилетний старик Хаим-Арн со свитком Торы в руках. Вышло так‚ что утром полицейские не нашли его дома; он просидел до полудня в погребе, вышел затем на улицу – она была безлюдна.
– Где все люди? – спросил у прохожего.
– Как где? Их сейчас расстреливают за мельницей.
– Так я один остался! Нет‚ один я не останусь...
И схватив свиток Торы‚ он побежал. Так его и расстреляли в обнимку с Торой‚ старого местечкового балагулу восьмидесятилетнего Хаима-Арна..."
2
Лето 1941 года. Стремительное наступление немецких войск. Колонны отступающих бойцов и командиров Красной армии. Поспешное бегство партийных и советских руководителей. Хаос и растерянность в прифронтовых районах. Рушился на глазах привычный образ жизни, такой устойчивый еще недавно, такой, казалось, незыблемый с его прежними ценностями и авторитетами. Каждому жителю оккупированных территорий требовалось время, чтобы обдумать создавшееся положение, найти свое место в сложившихся условиях, подготовиться к безропотной покорности или к сопротивлению захватчикам.
Так было везде, но для еврейского населения это усложнялось еще и трагическими обстоятельствами. После захвата очередного населенного пункта немцы, как правило, уничтожали евреев в очень короткие сроки, а потому не было времени достать оружие, создать подпольную группу для организованного отпора – первоначально это были стихийные акты сопротивления без надежды на спасение.
Когда немцы вошли в бессарабское село, братья Борух и Хаим Мордарь убили солдата. Собрали всех жителей и объявили, что село будет уничтожено, если не выдадут виновных; братья вышли вперед, их жестоко избили и кинули в заброшенный колодец.
Свидетельствует Е. Ланцман (Украина):
"В Остроге евреи встретили немецких палачей автоматными очередями. В Проскурове перестрелка продолжалась несколько часов. Евреи убили троих эсэсовцев и пятерых полицаев. Молодым людям удалось прорваться и уйти в лес…
В Ярмолицах... в военном городке евреи убили первого полицейского‚ который туда проник‚ чтобы отобрать партию обреченных; труп его выбросили в окно. Завязалась перестрелка‚ были убиты еще несколько полицейских…
В других зданиях военного городка наблюдались случаи самоубийства. Отец выбросил из окна двух детей‚ а потом кинулся вниз вместе с женой. Одна девушка‚ стоя в окне‚ кричала: "Да здравствует Красная армия! Да здравствует Сталин!.."
Показания выживших, свидетельства очевидцев, отчеты многочисленных комиссий расследования называют немало случаев, когда перед неминуемым уничтожением евреи кончали жизни самоубийством, порой целыми семьями. Было непросто достать цианистый калий или морфий; цены на них взлетели, и люди отдавали последнее имущество, чтобы запастись ядом и использовать его в нужный момент. Это было одной из форм пассивного сопротивления, сохранение человеческого достоинства, желание самому распорядиться собственной жизнью: обреченные на смерть вешались, вскрывали себе вены, принимали яд, топились в реках вместе с детьми, выбрасывались на асфальт с верхних этажей домов. Так было в Киеве, Харькове, Ростове-на-Дону и в других городах и местечках; в Виннице и Дубно – по воспоминаниям современников – самоубийства носили массовый характер.
Город Орша в Белоруссии: "Двадцать стариков- плотников‚ не желая попасть в руки к палачам‚ собрались в доме плотника Эли Гофштейна на улице Пушкина‚ облили дом керосином и сами себя сожгли..."
Даугавпилс, Латвия: "Фейгин‚ у которого немцы застрелили родных‚ припрятал много веревки и давал каждому‚ кто хотел повеситься‚ даже помогал им‚ а под конец повесился сам..." – "Вдруг я увидела бездыханных доктора Розенблюма и его жену: они отравились. А рядом стоит их дочь Мара и тихо-тихо повторяет: "Вставай, мамочка! Вставай…"
Ольга Гольдфайн (Пружаны‚ Западная Белоруссия):
"Евреев в соседних местечках уже убили, и мы поняли, что нас ожидает. Многие решили умереть и бросились в аптеки за ядом. Сорок семь человек отравились и умерли...
У нас был запас морфия‚ и мы его разделили между собой... Все лежали в беспамятстве‚ а один счастливец умер. Медперсонал ухаживал за нами трое суток и вернул нас к жизни...