Очерки времён и событий из истории российских евреев том 5

В конце декабря Суцкевер вернулся в гетто и не застал в живых свою мать и новорожденного сына: "Еврейские врачи… спрятали ребенка вместе с другими младенцами в одной из комнат. Когда немцы появились в больнице, они расслышали детский плач, выбили дверь и вошли в комнату. Жена услышала это, вскочила с постели и побежала туда… Она увидела, как один из немцев держит ребенка и чем-то мажет у него под носом. Затем он бросил его в кровать и засмеялся… Когда я пришел в больницу, мой ребенок был еще теплым..."

Весной 1942 года Суцкевер написал в гетто поэму "Дитя могилы" – в ее основе лежит подлинная история еврейской женщины, которая спаслась во время расстрела в Понарах, спряталась на еврейском кладбище Вильнюса и в пустой могиле родила ребенка.

Из стихотворения Авраама Суцкевера "Последний еврей "малины":

Куда идешь ты сквозь ветер и ночь

С глазами, горящими убийством и яростью,

С лицом, пылающим огнем ненависти?

Я иду туда, куда несут меня мои ноги,

Моя убитая и окровавленная плоть жжет меня,

Теперь я – последний еврей,

Еврей из "малины"…

5

Всякая религиозная деятельность в гетто преследовалась. Синагоги и молитвенные дома разрушали или приспосабливали под конюшни, склады и гаражи, уничтожали свитки Торы, выкидывали на улицу книги религиозного содержания, разбивали памятники на еврейских кладбищах. Нацисты и их помощники приурочивали акции массового уничтожения к еврейским праздникам, вынуждали узников гетто работать в Йом-Кипур и в Рош га-Шана, запрещали убой скота по еврейскому Закону, издевались над верующими – отрезали бороды и пейсы, выстригали на голове кресты, убивали раввинов.

Местечко Сморгонь, Белоруссия: "Под гетто отвели территорию около большой синагоги… В синагоге сделали двухярусные нары… заставили вынести свитки Торы, синагогальную утварь, сложили всё это на земле, облили керосином и подожгли… Послышались рыдания, седобородые старики вздымали руки к небу и восклицали: "Шма, Исраэль!" Мы стояли и плакали…"

Местечко Утьян, Литва: "Пришли злодеи вместе с литовскими бандитами, выбросили из синагог все свитки Торы и книги. Привели моего отца, глубокого старика, приказали ему рвать их и сжигать. Он отказался. Тогда убийцы подожгли ему бороду, а один из них выстрелил в него…"

Несмотря на строгий запрет, верующие тайно соблюдали религиозные предписания. Собирали "миньяны" – десять мужчин для молитв, сооружали нелегальные "микве" – бассейны для ритуального омовения, обрезали на седьмой день новорожденных мальчиков, перед праздником Песах пекли мацу, отмечали в подполье еврейские праздники, как некогда мараны, тайные евреи Испании. В Яновском "лагере смерти" в декабре 1942 года, к первому дню Хануки, изготовили свечу из кусочков жира, раввин Давид Кахане прочитал благословение, рассказал о подвиге Макавеев, заключенные пропели праздничные песни.

Звенигородка, Украина: "Весной умер старик Хаит, похоронили его по всем еврейским религиозным обычаям. Мама говорила, что это был святой человек, раз он умер естественной смертью…"

Корец, Украина: "После первой акции мы еще успели отметить Рош га-Шана и Йом-Кипур… Вечером в Йом-Кипур, во время молитвы, скончались от пережитого восемь женщин. Мы перенесли их в другую комнату и продолжали молиться…"

Вильнюс: "Накануне праздника Симхат-Тора я пошел на обряд "хакафот" (шествие по кругу со свитком Торы)… Остатки учеников иешивы – несколько детей и мужчин, изучавших Закон, собрались там в этот вечер. Они пели и танцевали… Здесь, рядом с бедствующей общиной, в убогом молитвенном доме… они соединялись с народом Израиля…" Раввин Э. Беркович говорил: "Еврей освящает имя Бога уже тем, что живет как еврей, когда мир его топчет…"

Эфраим Вольф, гетто Жмеринки, Транснистрия (к началу войны ему было девять лет):

"Маму омыли, одели в саван, положили на пол и зажгли две свечи в изголовье. Всю ночь я не смыкал глаз… а утром, вскоре после того, как я задремал, меня разбудил Колман: у тела матери собрался "миньян" на утреннюю молитву. Повторяя за Колманом слова, я произнес свой первый "кадиш" (поминальную молитву)…

Тело положили на носилки, накрыли темно-зеленым покрывалом с вышитой кремовыми нитками звездой Давида и вынесли из дома… Было очень холодно, дул сильный ветер. Обессиленный горем и бессонной ночью, по колено проваливаясь в глубокий снег, я еле поспевал за всеми. Когда мы свернули на Кладбищенскую улицу, мимо нас прошла группа молодых парней, человек пять. Они недружелюбно посмотрели на нас, и один из них прошипел: "У- у, жыды прокляти! Всим вам туда дорога!" Слова эти потрясли меня…

Пришли на кладбище. Долго рыли могилу, мерзлый грунт плохо поддавался кирке и лопате… Тело мамы снимают с носилок. Опускают в могилу. Засыпают землей. "Миньян" читает молитву, в завершение которой я вновь повторяю за Колманом "кадиш". Солнце скрылось. Идет снег…"