Книг, помеченных разными датами XVIII столетия, типография выпустила около десяти названий. Среди них две книги Н. Ильинского, «Мое отдохновение» Я. Орлова, «Словарь Юридический» (ч. I) Михаила Чулкова. Остальные печатные нижегородские издания представляли собой проповеди и приветствия.[84]
Разрешенные в 1783 году «вольные» (частных владельцев) типографии в 90-х годах были запрещены.
Типографии казенные (Губернских правлений) должны были наблюдать, чтобы в выпускаемых ими изданиях не заключалось «ничего противного законам… или к явному соблазну клонящегося».
События буржуазной революции 1789 года во Франции породили в русских правительственных кругах тревогу, близкую к панике. Правящая власть, боясь занесения в Россию революционной «заразы», всеми средствами старалась задушить вольный дух. Борьбу с революционными настроениями в России Екатерина II приказывала местным правителям вести в тайне от широких кругов населения. Правда, это не всегда удавалось.
В сентябрьский вечер 1790 года разнеслась весть, что в Нижний привезли «страшного политического преступника». Немногие из горожан, имевших доступ в губернский дом, где содержался «преступник», могли видеть сидящего на стуле, закованного в ручные кандалы, бородатого, средних лет человека. Это был автор гуманнейшей и благороднейшей книги «Путешествие из Петербурга в Москву» Александр Николаевич Радищев.
Екатерина II жестоко расправилась с подданным, осмелившимся подать голос в защиту угнетенных. Сенат приговорил «сочинителя» к смертной казни. Императрица «смягчила» наказание, приказав отправить Радищева в отдаленнейший Илимский острог «на десятилетнее безысходное пребывание».
Никто из нижегородцев тогда не знал, что именно написал Радищев. Все экземпляры «Путешествия из Петербурга в Москву» были конфискованы еще в типографии. Пять-шесть пробных экземпляров попали в руки друзей Радищева, и все они, конечно, были тщательно спрятаны. Но было уже известно, что в своем сочинении писатель печалится о рабской участи русского крестьянина и жаждает скорейшего его освобождения.
Нижегородцы сочувствовали изгнаннику, как человеку твердого несгибаемого характера, подвергшемуся наказанию за свои вольные мысли.
Стояла ненастная, дождливая погода. Проезжий не имел теплой одежды, а впереди лежали перед ним еще многие тысячи верст пути. Кто-то принес зимний тулуп и набросил на плечи дрожавшего узника. Под покровом ночи курьер и жандарм помчали свою жертву в укутанном рогожею тарантасе далее по Казанскому тракту…
Кончался памятный восемнадцатый век…
В новое, XIX столетие нижегородцы вступили полные разнообразных чаяний и надежд. Тогда никто не думал еще, что осуществления этих надежд придется дожидаться еще весьма долго, что все XIX столетие окажется лишь преддверием тех, действительно исторических, революционных преобразований, которые произошли в России спустя столетие — в октябре 1917 года.