Очертание тьмы

Дойтен вышел на площадь в полном изнеможении, словно выстоял в тяжелом поединке. Вот уж он был не горазд вести связные речи… Толком даже и упомнить теперь не мог, о чем он говорил с бургомистром. Только и осталось в голове, что завтра Диус покидает замок. Дойтен покрутил головой, посмотрел на трактир Юайджи, подумал, что есть ему еще рано, да и не был он близок с хозяйкой трактира, могла и забыть его за три года, поэтому махнул рукой и неожиданно для самого себя заглянул в часовню.

В ней стояла тишина. Утренняя служба уже закончилась, обеденная еще не началась. Да и сколько прихожан могли поместиться внутри – два десятка? Понятно, что часовня Граброка не была настоящей, крохотной подорожной часовней, а вправе была считаться маленьким храмом, но после громады нового храма она казалась тесной и душной. Через цветные витражи узких окон на пол падали окрашенные лучи осеннего солнца. Углы тонули во мраке. Дойтен разглядел в сумраке вырезанную из дерева фигуру Нэйфа, закрепленную на колесе, шагнул вперед, чтобы рассмотреть ее, и едва не наступил на кого-то.

– Кто здесь? – едва удержался он на ногах.

– Я, – раздалось чуть слышное, распластавшийся на полу человек сжался в комок, сгорбился, чуть приподнялся и явил в столб света лицо.

– Монашка, – кивнул Дойтен. – Голова закружилась? Или сегодня еще не выделывала кругаля на площади?

– Меня зовут Иана, – прошептала она, вставая на колени.

– Послушай. – Дойтен поморщился, отчего-то ему эта еще недавно казавшаяся довольно привлекательной женщина теперь была неприятна. – Что это у вас за храм такой, Храм Очищения? Где у него хоть дом? Кто у вас пастырь?

– В сердце. – Она прижала ладонь к груди. – В сердце у нас храм. И пастырь в сердце.

– Святой Нэйф? – не понял Дойтен.

– Не кощунствуй, – устало вздохнула монашка. – Святой Нэйф уже тысяча двести восемьдесят лет просителем за нас при престоле всевышнего. Наш пастырь – в сердце. Он сам – сердце Талэма. Любовь Талэма. Забота Талэма.

– И что же? – не понял Дойтен. – Прямо так и говорит с вами? Указывает, что вам делать, чего не делать? Велит это… как его… очищаться?

– Не велит, – улыбнулась монашка, – просит. Просит быть чистыми, поскольку именно чистота наша и есть та преграда, что не дает захватить дом наш врагу нашему…

– Ясно, – кивнул Дойтен. – Один вопрос остался. Комнатушка у Транка недешево стоит. За проживание, за еду – тоже пастырь платит?

– Сама собираю, – осветилась еще более яркой улыбкой монашка. – По чешуйке медной. По крошке серебряной. По крупинке золотой. И каждая так. Всяк за себя, а вместе друг за дружку. А когда срок приходит, то и время. И денежку потратить, и жизнь свою с пользой завершить.

– Срок подходит, значит? – помрачнел Дойтен.

– А то ты не знаешь? – спросила монашка.

– И где же случится это дело? – спросил Дойтен.

– А ты смотри – и увидишь, – прошелестела монашка и вдруг вскочила на ноги и ринулась прочь из часовни. Дойтен оглянулся, шагнул за беглянкой, но на площади ее не оказалось. Он повертел головой, заглянул за один угол часовни, от которого тянулась к воротам стена, заглянул за другой, посмотрел в арку храма. Монашка пропала. Шагнул к стражнику, что с интересом глазел на здоровяка в алой тиаре и судейской мантии, и спросил его:

– Только что из часовни выскочила баба в черном платье. Монашка. Куда побежала?

– Не было никого, – удивился стражник.

– Как это не было? – возмутился Дойтен.

– Да просто, – пожал плечами стражник. – Я ж стою, глаз не спускаю. Мало ли, кто утащит что или еще как. Как ты зашел внутрь, так и стою. Ну, так ты зашел, и ты же вышел. А между тем и этим – никакого движения. Да и что там делать-то?

– Так… – стянул с головы тиару Дойтен. – Кажется, без кувшинчика вина я не обойдусь.

Глава 23

Иска

Напряжение было столь велико, что среди ночи Гаота несколько раз стискивала кулаки и просыпалась от того, что ногти вонзались в ладони. Только когда первые лучи солнца заглянули в окно, она наконец забылась. Но проспала недолго, Юайс шепнул ей на ухо, чтобы она выходила во двор, потому что самый трудный день в Граброке уже начинается, хотя он может захватить и ночь, и завтрашний день тоже. Гаота не поняла, как один день может захватить в себя сразу два дня, да еще и ночь между ними, но привела себя в порядок и вскоре уже сбегала вниз по ступеням сначала в обеденный зал, а потом и во двор, где был уже накрыт стол и Юайс копался с кольчужкой Нэмхэйда. Гаота вдруг почувствовала приступ голода и, отправляя в рот что-то мясное с тушеными клубнями, спросила наставника о том, что мучило ее всю ночь:

– Почему нас не раздавят?

– Важный вопрос, – согласился Юайс. – Особенно после ночной ворожбы. Думаю, что нас еще попытаются раздавить, но, может быть, не в этот раз.

– А когда? – не поняла Гаота.