Очертание тьмы

– Иска! – высунулась из двери Тина. – Ты что тут делаешь? Кто тебе разрешил?

– Я, почтенная хозяйка! – подал голос Чуид. – Мой ослик застоялся, и я попросил его размять. Не просто так, а за плату! Пару медных монет твоя племянница заработает точно! Ну, и монету добавлю за старание Амадану.

– Тина? – спросил Юайс.

– Скажи еще, что ты не знал… – усмехнулся Чуид.

– В лесу растет много деревьев, – пожал плечами Юайс. – Но вряд ли из них есть хоть несколько, которые знают, что они деревья.

– Это ты хорошо заметил, – кивнул Чуид. – Деревьев много. Ты как раскидистый дуб, ударенный молнией, прикрыл своей кроной две прекрасные ивы. А мы втроем – я, монашка и Тина… Мы прикрыли только самих себя. Замахнулись на большее, но едва устояли. Кто-то укутал нас так, что Олс не заинтересовался нами. Укутал так, что вошедший внутрь Нэмхэйд ничего не заподозрил. Ты хоть понимаешь, что эта сила сравнима с силою Олса?

– Но я не вижу ее источника, – заметил Юайс.

– Что подтверждает ее величие, – прошептал Чуид и зябко поежился. – Не люблю я такое. Случайные подарки обычно дорого обходятся.

– А если… само сердце? – понизил голос Юайс.

– Ты не говорил, я не слышал, – процедил сквозь зубы Чуид.

– Храни и сохранишься на сохраненном, – проговорил Юайс.

– Сохраняю и сохраняюсь, – устало кивнул Чуид и посмотрел на Гаоту. – А ты что молчишь?

– А я… – словно избавилась от столбняка Гаота.

– Ты ведь тоже хранитель, – вздохнул Чуид. – Хочешь ты этого или нет.

– Сохраняю и сохраняюсь, – недоуменно пробормотала Гаота.

– Она еще ребенок, – покачал головой Юайс.

– А если сердце Талэма тоже ребенок? – эхом отозвался Чуид.

Осеннее солнце стало слепить Гаоту, во всяком случае, ей пришлось поднести к глазам платок да уставиться на лошадей, которые подергивали головами, фыркали и переступали у яслей.

– Сколько хранителей в Граброке? – спросил Юайс.

– Было три, – сказал Чуид. – Крафти был первым. Его уже нет. Осталось двое. Одна из них Тина. Вряд ли она осознает до конца, что делает, но она хранитель. Кто второй – не знаю. Наверное, он очень осторожен. Но он есть. Теперь я третий. Монашка – это случайность, которой я просто не могу подобрать объяснение. Останусь здесь и после явления. А там посмотрим.

– Где будет явление? – спросил Юайс.

– Не знаю, – вздохнул Чуид. – Я мог бы заняться этим, но на мне другой груз. Мне нельзя отвлекаться. Я… уже получил место в ратуше, но отправлюсь туда только тогда, когда все уляжется. Не до того.

– Что нам делать? – спросил Юайс.

– Ты делаешь все правильно, – кивнул Чуид. – Поймаешь зверя, сохранишь девчонку. Не дашь ее унести в логово Олса раньше времени. Найдешь место обряда, может быть, сумеешь ее спасти. Но явление тебе не остановить.

– А кто может его остановить? – спросил Юайс.

– Никто, – ответил Чуид. – Оно словно дождь. Кому-то в этом городе суждено вымокнуть до нитки. Если вдруг мы расплетем извивы судьбы и узнаем имя этого несчастного и даже упрячем его под крышу, увезем куда-то, это значит, что намокнет кто-то другой. Или же он уничтожит нас вместе с нашим укрытием. И все…

– Так было всегда? – спросил Юайс.

– Откуда мне знать? – наклонился над блюдом Чуид. – Хотя одну легенду я слышал.

– Какую же? – насторожился Юайс.

– Говорят, что через Нэйфа должна была прийти в Талэм одна из теней Дайреда, – произнес Чуид. – Судя по всему, обычно они блюдут пол. Наверное, это был бы Экрас – голод. Но Нэйф – устоял. Как-то сумел устоять.

– Он тоже был хранителем? – спросила Гаота.

– Не знаю, – покачал головой Чуид. – Знаю только одно: мало времени осталось, мало.

– И что же нас ждет? – медленно проговорил Юайс. – Значит, и большой крови тоже не удастся избежать?

– И этого я не знаю, – вздохнул Чуид. – Но одно тебе скажу точно. Большая кровь – это не только тяжкое горе, которое охватывает, когда множество людей лишаются жизни. Большая кровь – это еще и просто горе. Огромное горе, которое может вырасти на одном человеке.

– Как это? – не поняла Гаота.

– Примерно так, как случилось с тобой, девочка, три с половиной года назад у глиняных увалов Тарба, – сказал Чуид.

Гаота окаменела.

– Вот как, – вдруг раздался недовольный голос Дойтена. – Что же это получается? Я стучу ложкой по блюду под крышей, а они дышат свежим ветром и в ус не дуют?

– Мы безусые все, – скривив губы, с трудом справилась с оцепенением Гаота и уже больше не слышала ничего, что говорили Дойтен, Чуид, что отвечал им Юайс, потому что перед глазами снова стояло лицо ее матери и лица сестер, а в ушах звучали слова отца: «Прости меня», обращенные к матери. Да, только меч, только меч и остался, и только он позволяет сдержать слезы, хотя в стальной глади они как будто текут по лицу…

Она пришла в себя от удара створки ворот за спиной Дойтена.

– Расстроился человек, – покачал головой Чуид. – Ну да ладно. Он ведь тоже хранитель, только не знает этого.

– Хранитель? – спросила Гаота.