Очертя сердце

— Ева… выпей… выпей сейчас же. Ева протянула руку.

— Он сведет меня с ума… Это ужасно!

Она омочила губы в коньяке, закашлялась, Лепра залпом допил остальное.

— «Обращусь уже не к тебе», — повторила она. — Ты понял, что это значит?

— Нет.

Она снова уставилась на пластинку.

— Разве я знала, что он так меня любил! — проговорила она своим грудным голосом.

Лепра схватил ее за плечи, встряхнул.

— Ева… очнись… Я здесь… Мы тоже будем защищаться. Так продолжаться не может.

— А что ты намерен сделать? Разве есть способ помешать пластинкам приходить по почте?

— Но мы не обязаны их слушать.

Ева улыбнулась бледной, горестной улыбкой.

— У тебя хватит выдержки не распаковывать их? Положа руку на сердце?.. Вот видишь. Мы прослушаем их все. Это судьба. Это входит в его план. Не знаю, чего он хочет добиться, но…

— Ты обезумела, — прервал ее Лепра. — Господи, да ведь, в конце концов, его же нет в живых.

— Это ты обезумел, Жан, — ласково сказала Ева. — Ты ведь понимаешь, что есть кто-то… друг, сообщник, называй как хочешь… который в курсе. Теперь уже в этом сомнений нет.

Лепра машинально взял пустой стакан, втянул в себя последние капли влаги.

— Точно, — подтвердил он. — И вот доказательство… Отправитель должен был дождаться первого успеха песни, прежде чем отправить эту пластинку… Иначе пластинка не потрясла бы нас так… верно?

— Продолжай.

— Сам Фожер не мог точно расписать, в какие числа отправлять пластинки. Стало быть, кто-то выбрал день… А значит, речь идет не о каком-нибудь отдаленном знакомом. Это должен быть друг Фожера, тот, кто знал все… Разве я не прав?

— Мелио?

— Не представляю никого другого… Но зачем он упрашивал тебя исполнить песню?

— При чем здесь… я что-то не понимаю.

— Сейчас поймешь. Друг, о котором мы говорим, если он согласился исполнить последнюю волю твоего мужа или, если хочешь, согласился мстить за него… пойдет до конца. Но тогда Мелио не должен был предлагать тебе петь.

— Стало быть, это не Мелио. И все же… Брюнстейн?.. Да нет, Морис никогда не выбрал бы себе в наперсники мужа своей любовницы.

— Кто же тогда? Флоранс? Девошель? Гюрмьер?

— Только не Гюрмьер. Гюрмьер делец, да притом из продажных. Тот, у кого остались пластинки, мог бы явиться ко мне, чтобы шантажом выманить у меня деньги. Сам понимаешь, Морис должен был предвидеть этот риск. Он Должен был выбрать кого-то очень надежного… Кого-то, кто, вероятно, нас ненавидит…

— Его брат?

— Он даже не явился на похороны. Они уже много лет в ссоре.

Лепра в унынии опустился на стул.

— Что же делать? — спросил он.

— Ничего, — прошептала Ева. — Ждать.

— Чего ждать?

— Очередных пластинок.

6

Прошла неделя. Каждое утро в девять Лепра звонил Еве.

— Есть что-нибудь новое?

— Нет. Ничего. Письма.

В полдень он часто забегал к ней. Ева показывала ему почту, в беспорядке валявшуюся в хрустальной вазе. По мере того как песня становилась все популярнее, писем приходило все больше. Писали друзья, убеждавшие Еву не отказываться от выступлений, незнакомые, поздравлявшие Еву, восхищавшиеся Фожером. Ева похудела, но не сдавалась и упорно старалась вести прежний образ жизни, показывалась по вечерам в тех ресторанах, в которых привыкла бывать, улыбалась. Она пожимала руки, принимала приглашения.

— Я немного устала, — объясняла она. — Мне надо отдохнуть… Нет… Пока еще никаких планов у меня нет…

— Вы довольны? «Очертя сердце» становится бестселлером…

— Тем лучше Песня этого заслуживает.

Но через час она уезжала с головной болью. Лепра был рядом, наготове, он молча увозил ее домой. Он тоже был на пределе сил. В присутствии Евы он старался казаться спокойным, шутил.

— Знаешь, за сегодняшний день я слышал ее одиннадцать раз. Я подсчитал… Утром, у парикмахера. Потом на лестнице… кто-то мурлыкал ее, ожидая лифт… дважды в метро… дважды в Тюильри, мальчишки наигрывали ее на гармонике. В полдень…

— Довольно, дорогой! Я тоже слышу ее повсюду… Наваждение какое-то!

У дверей Лепра долго сжимал ее руку. Он чувствовал, что ей хочется быть одной, он смирялся, терпел.

— Всего хорошего, дорогая. Постарайся уснуть. Утром я позвоню.