Очертя сердце

Но Ева, сверкая глазами, уже поднесла микрофон к губам. Она вполголоса спела первый куплет, не сводя глаз с Лепра. Она обращалась к нему. К нему и к Флоранс, которую она перечеркивала своим талантом. Конец Флоранс — убита наповал! Вызывающая интонация придавала словам Фожера особый оттенок, невыносимую грусть. Эта прощальная песнь, которую Фожер сочинил для Евы, здесь, в комиссариате полиции, превращалась в прощальную песнь Евы, обращенную к Лепра. Мало-помалу на лице Евы проступила затаенная боль; ее голос словно бы черпал свои модуляции в биении самой крови. Это был надорванный, сломленный и торжествующий голос. «Через него, — думал Лепра, — через меня она любит самое себя!» Припев она исполнила без слов, словно колыбельную, сомкнув губы. Казалось, песня пришла откуда-то издалека, где уже состоялась разлука и прощанье. Борель покачивал головой в такт.

— Хватит! — закричал Лепра.

Ева умолкла, все трое были растерянны.

— Для господина комиссара этого достаточно, — заговорил Лепра, всеми силами стараясь казаться непринужденным.

— Ошибаетесь, дорогой мсье, — возразил Борель. — Я с удовольствием прослушал бы песню до конца. Вы изумительны, мадам. Какой подарок! Не знаю, как вас благодарить.

— Не стоит благодарности, — сказала Ева. — Теперь я могу уйти?

Борель, восхищенный, растроганный, приветливый, проводил их до самой лестничной площадки.

— Если я узнаю что-нибудь новое, рассчитывайте на меня, дорогая мадам Фожер. Вы знаете, как я вам предан.

Лепра взял Еву под руку. Они стали спускаться по ступенькам.

— Через пять дней он получит письмо, — сказала Ева.

— Молчи! — сказал Лепра.

Он обернулся, но Борель уже ушел.

— Ты сошла с ума, — продолжал Лепра, когда они вышли на набережную. — Совершенно сошла с ума.

— О! — сказала она. — В нашем нынешнем положении!

— Извини. Я намерен жить. Ева остановилась.

— Уходи… — сказала она. — Уезжай… Можно подумать, что ты упрекаешь меня за то, что случилось. Но я тебя не удерживаю. Ты свободен.

Он хотел возразить. Она его перебила:

— Послушай, милый Жан. Давай раз и навсегда расставим точки над «i».

— Не здесь же.

— А почему бы нет?

Он предпочел облокотиться на парапет, как если бы вел с Евой оживленную задушевную беседу.

— Между нами что-то разладилось, — сказала Ева. — После смерти Мелио.

Он хотел вставить слово.

— Дай мне договорить! — потребовала она. — Да, разладилось. С тех пор как ты почувствовал себя в опасности, ты думаешь только о том, как бы удрать. Может, я жестока, но это правда. Прежде, да, я верила, что ты меня любишь. Может, эта любовь тебе льстила. Теперь я тебя компрометирую. Я становлюсь опасной… Я заразна.

— Ева!

— И потом, ты воображаешь, что можешь без меня обойтись. Оттого что сочинил эту песенку без чужой помощи. И она дает тебе оружие против меня. Ха! Подумаешь, какое дело! Ты вообразил, что заменишь моего мужа. Ей-Богу, ты вошел в его роль. Минутами мне начинает казаться, что я слышу его голос… Смех, да и только! Ведь это я тебя сделала!

Она стукнула кулаком по шероховатому камню, на котором дрожала тень листвы.

— Это не он вывел тебя в люди. Это я. Кто научил тебя одеваться, жить, даже любить, да… Ладно, уходи!… Я справлюсь сама. Я привыкла.

Стоя совершенно прямо, она смотрела на воду, на город, отражавшийся там, она старалась справиться со своим волнением. Но не могла произнести больше ни слова. И Лепра не знал, чем ее утешить. Он чувствовал, что любое его слово прозвучит фальшиво и только ухудшит дело. Так они и выжидали, стоя бок о бок. Наконец Ева словно против воли оторвалась от парапета. Лепра зашагал рядом с ней.

— Ева, — прошептал он, — Ева… уверяю тебя, это недоразумение.

Она даже головы не повернула.

— Ну что ж, — сказал Лепра.

Он дал себе зарок не обращать внимания на враждебность Евы. И даже старался непринужденно болтать, как в былые дни. Но болтал он один. Они пообедали в маленьком ресторанчике позади собора Парижской богоматери. Наконец Лепра это надоело, и он решил замолчать. Поскольку они сидели друг против друга, они всячески избегали поднимать голову одновременно; иногда, коснувшись друг друга рукой, они вздрагивали и отдергивали руку, но тут же из приличия пытались замаскировать этот жест.

— Кофе для мадам, — сказал Лепра.

— Спасибо, я не хочу.

Воспользовавшись минутой, когда Лепра расплачивался по счету, она вышла. Ему пришлось догонять ее бегом.

— Это наконец несносно! — заявил он.