Очевидец грядущего

Урчание автомобиля близ губернаторских ворот пресеклось, стукнула наружная дверь: скорей всего, стрелки внутренней охраны вышли переговорить с охраной внешней. Несколько минут было тихо. Он собрался было снова прилечь, но тут ещё раз грюкнула входная дверь, и завопил младший стрелок охраны:

– Ты глянь токо! Куда монах посчез? Неуж к царю двинул, а Пров Петрович?

– А вот мы щас проверим.

Тяжко взбежав по лестнице, Пров стукнул в дверь кабинета, не дождавшись ответа, вошёл.

– Был здесь хто? – спросил одышливо, сипло.

– Я один, как видите.

Охранник заглянул в углы, отдёрнул шторы, открыл окно. На улице разбирался ветер. Окно само собой захлопнулось, стрелок, уходя, обронил с насмешкой: «Простите великодушно».

– …в подпол он сиганул! А там, как бы не ход поземельный, – снова послышалось внизу, – и поварёнок, видать, с им. Вон она, крышка напольная!

– Поддевай крышку штыком! Изнутри он, гад, заперся…

Губернаторский дом вдруг чётко, с четырёх сторон, очертился звуковыми линиями, зазвенел объёмно, как металлический четырёхгранник. Отрёкшийся от престола сперва хотел подойти к окну, передумал, ступил на лестницу. Внизу, однако, уже всё стихло: автомобиль расстрельщиков, – принадлежавший ранее, как знал он, купцу Ершову – завёлся и уехал, охранники, пожилой и молодой, вернулись на пост.

– Ушлёпал, контрик.

– Так дальше речки не убежит. А – ветер! Станет переправляться, авось потонет…

* * *

Тиша Скородумов – сорокалетний, звонкий, как ясень, до смешного прямой; Тихон Ильич Скородумов – руки слабоваты, но в крупных жилках, ещё и на висках вены бьются; Тишка-плутишка – русый, синеокий, неаккуратно по-домашнему стриженный, имеющий привычку задирать вверх и вправо тонко выточенный, сильный и крепкий, но и какой-то девичий нос, с горечью отодвинул выползшие из принтера, ещё тёплые листы: пора было собираться!

– Тр-ц! Тр-рёц-ц! – передразнил он вслух воронье карканье. – Что за звуки дурацкие?

Вдруг, локотком под бок – догадка. «Ну, ясен пень: Троцк! Так ведь именовали Гатчину в двадцатые годы века двадцатого? Какой-то матрос и с ним недоросток с гранатой явились в городскую управу и с ходу переименовали Гатчину в Троцк. Император этого знать, конечно, не мог. А ворона лысая могла?.. Ну, не в крике вороньем дело. А в чём? А вот в чём. Авель Вещий, Авель Вечный, Авель Русский! – вот кого надо выдвинуть в этом историческом наброске на первый план…»

Читавший собственную рукопись внезапно увидел и ощутил весь ход событий, связанных с отрёкшимся государем, старцем Авелем, стрелками охраны, поварским учеником Седнёвым и резанувшим по лицу тобольским ветром – неразъёмно, слитно. Но лишь только попытался разбить ком повествования на части, выстроить последовательно – тот рассыпался прахом. Правда, кое-что и осталось: отступили внезапно на второй план император Николай и старец Авель, и нарисовался остро и нежно, а затем, пошатываясь, как старинный балясник, едва удерживающий равновесие на краю собственной жизни, прошёлся туда-обратно по свободной части листа и растерзанный оболганный Павел Первый! Причём нарисовался император не гостем из прошлого, а сегодняшним действующим лицом отечественной истории: в спецназовской тельняшке с краповой полосой, в путинской панаме-афганке!

Тут сочинитель беспокойно на стуле заёрзал, но потом рассмеялся.

«Как в детстве, ей-бо! Многое из прошлого тогда представало в одёжке сегодняшней. А всё потому, что в головах людских – каша. Взять, к примеру, время историческое. В обыденном сознании оно на три части разрублено. А на самом деле: прошлое – и есть будущее. Настоящее – и есть прошлое. А будущее – есть и то, и другое, и третье. Жаль, понимают это редко, только во время коротких замыканий в мозгу… Тебя вот, Тишка, кто вёл по жизни? Кто направлял тебя, дурачок? Сперва думалось, бабка, дед, брат Корнеюшка. Позже – смены генсеков, выборы президентов. Ан, нет! Дудки! Оказалось, вспышки бессознания ведут тебя, остолопа! Да ещё кто-то, навроде ангелочка из отожжённой стали, бежит перед тобой пятками вперёд, китайским фонариком путь высвечивает и одновременно сигналит: точка – тире, точка – тире, Путин – Павел, Павел – Путин. А тогда что же выходит? Будущее прячется в недрах бессознательного? И эти самые «недра» существуют вне времени и пространства? Значит, и само будущее существует вне времени и вне нашего пространства? Как же его выудить оттуда? И надо ли? Это пока не ясно. Но ты только глянь, что это бессознательное, неподвластное правительствам, кнессетам и парламентам с жизнью нашей вытворяет…»

Здесь Тиша резко себя оборвал, даже стукнул кулаком по столу, беспокойно оглянулся на комнату, где спала жена, отодвинул рукопись и, урча, как кот на сметану, накинулся на половинку листа, вынутую из картонной папки. На листе было выведено: