Очевидец. Никто, кроме нас (СИ)

– Не правда! Надо вызвать скорую…

Второй милиционер, держась за промежность, валялся возле машины. Третьего пытались поднять с крыльца. Четвертый зажимал рану на лице, ползая по ступеням. Нетронутыми остались лишь я да Петька Обухов.

– Пятерых, сука, успел! – говорил какой-то майор, бегая вокруг машины. – Ничего здесь не трогайте!

Поворота к обратному не было никакого, и в это было трудно поверить.

– Пятерых… – доносилось из рации в машине.

А скорая всё не шла. Она словно застряла на другой планете.

Но вот и пришла. Сразу две машины. А следом еще две.

Медики погрузили раненых и кинулись за ворота, оглашая окрестности ревом сирен.

А Мишка всё так же лежал на снегу, ко всему безучастный, белее снега. Зато Кабан продолжал где-то брызгать кровавой слюной и чавкать поганой харей.

Оперативно-следственная группа РУВД в растерянности бродила вокруг машины. Потом прибыл следователь прокуратуры и стал осматривать место происшествия, временами косясь в мою сторону.

От холода и пережитого у меня сверлило в пояснице и сводило стопы. Нет больше Мишки Козюлина. Осталась лишь беременная вдова Люська Козюлина.

Мишку наконец положили в машину и отправили в морг. Рядом кружился Мишкин тесть – бывший оперативный дежурный РУВД, дядя Вова Орлов. И крутил головой, словно усталая лошадь в тесном хомуте. Потом подошел ко мне, пожал руку и вновь принялся ходить кругами.

До моих показаний никому не было дела. Я развернулся и пошел прочь со двора, чувствуя на спине взгляд дяди Вовы Орлова.

В последнее время я только и делал, что работал и учился, используя минуты свободного времени. Я собирался стать юристом – таким, может быть, как великий Кони А.Ф.

«Ловят маленьких воришек к удовольствию больших», – писал поэт Некрасов. Юрист Кони не стал мириться с подобным обыкновением.

Жила когда-то в столице одна баронесса по фамилии Розен. В монашестве – игуменья Митрофания. Кони уличил ее в подлогах с целью изыскания средств на пополнение монастырской казны.

Ещё было дело о великосветском игорном притоне гвардейского штаб-офицера Колёмина, а также дело петербургского мультимиллионера Овсянникова, обвиняемого в поджоге паровой мельницы. Овсянников привлекался к уголовной ответственности по пятнадцати уголовным делам и столько же раз был «оставлен в подозрении». На шестнадцатый раз – при новом суде и новом прокуроре – был полностью изобличен и сослан в Сибирь. Изобличен и сослан! Мультимиллионер! Полтора века тому назад…

Придя домой, я разделся и лег в постель, не говоря ни слова.

В соседней комнате беззвучно спала моя матушка Анна Степановна.

Глава 2

Так началась для меня суббота, одиннадцатого февраля, а в десятом часу того же дня я сидел в кабинете прокуратуры. Следователь был тот же самый, что ночью осматривал Мишкин труп, и звали его Дмитрий Геннадьевич Вялов. Фамилия, впрочем, абсолютно не вязалась с его профессией.

Следователю было за сорок. Под глазами мешки. Вороша на столе бумаги, он курил, роняя повсюду свой пепел.

– Не могу взять в толк, – удивлялся Вялов. – Привезли как человека, а он за пистолет…

Действительно, Кабана увезли от греха подальше. Но тот вытащил пистолет и начал стрелять, словно он в тире.

– Говорят, у него коттедж в частном секторе, – подумал я вслух.

– Коттедж? – Вялов уставился на меня. – Точно, в районе Майской горы.

– Поэтому я не хочу, чтобы обо мне знали раньше времени, – выдавил я из себя.

– В смысле?

Никотин и бессонная ночь лишили Вялова логики. Он не хотел понимать очевидных вещей.

– Где коттеджи – там братки, – рассуждал я.

– Ну… И что?

– При таком раскладе дожить бы до приговора…

Следователь елозил глазами по столу. Потом снова закурил, поднялся из-за стола и стал ходить по кабинету.

Я никогда не курил и был вынужден дышать канцерогеном. Хотя, если разобраться, это было абсолютной мелочью по сравнению с ночным происшествием.

– Выходит, что ты боишься, – подвел черту Вялов, насыщаясь дымом.

Я не спорил. Пусть думает. Зато я исполню свой долг.

– Ты у нас кто? – рассуждал Вялов. – Ты у нас обычный гражданин. А показания гражданина в суде многого стоят. Твои показания для дела имеют принципиальное значение. Эти показания решающие.

Следователь вернулся в кресло.

Я стоял на своем:

– Мне хочется, чтобы обо мне не узнали раньше времени.

– Согласен. Идем к прокурору…

Вялов раздавил сигарету в пепельнице и поднялся.

Пеньков Владимир Петрович, прокурор района, оказался не лучше следователя – ему хотелось показаний прямо здесь и немедленно. Мало того, он почему-то стал утверждать, что ночной стрелок Паша Коньков, будучи спортсменом-биатлонистом, за всё время мухи не обидел. Прокурор произнес это так, словно Паша был в прошлом герой, и теперь этот герой оказался на осадном положении.

Было странно слышать эту ересь от прокурора. Тем более что с утра я забежал к оперативнику Блоцкому, и тот рассказал мне, как полгода назад против Паши возбуждали уголовное дело, потом дело с помощью прокурора развалили, хотя светила Конькову целая пятилетка. Короче, о Паше тюрьма плакала горючими слезами.

– Что же нам делать с тобой? – мямлил картавый прокурор.

Я молчал.