Очевидец Нюрнберга

Известие меня ошеломило. Я так и не узнал, почему британские власти решили освободить меня и еще пятерых среди тысяч человек из нашего числа. Теперь мне предстояло вернуться в Англию, тогда как большинство моих товарищей по заключению должны были остаться в австралийском лагере. Я был рад вновь оказаться на свободе, но при этом хорошо понимал, что нам снова придется плыть по морю, кишащему немецкими подлодками.

Мне сказали, что я немедленно отправляюсь в Мельбурн. Выдали новую рабочую форму австралийского солдата и черные ботинки из кенгуровой кожи, которые я обожал. Поезд, на котором мы ехали, был получше тех, что доставили нас в Хей, но все-таки дорога заняла двадцать три часа. Хотя нас охраняли, австралийские солдаты, видимо, считали нас каким-то важными персонами.

К моей досаде, в Мельбурне нас отвезли в городскую тюрьму, потому что нас следовало держать в «безопасности». Так как нас поместили в крыло с закоренелыми преступниками, я подал жалобу. Наши тюремщики очень повеселились, когда нас потом перевели в крыло для проституток, где нам пообещали неплохое развлечение. Так это и оказалось, будьте уверены. Девушки с улиц обожали общество мужчин и устроили нам стриптиз-шоу. Для меня не осталось ничего тайного! Они были остроумные, талантливые, раскованные и бесстыдные. Мои познания в женской анатомии выросли безмерно. Дамы бесплатно предложили нам сквозь решетку то, что продавали на улицах за деньги, за что и загремели в казенный дом. Если бы не внушенная родителями боязнь сифилиса, это могло бы стать поворотным моментом моей юности. Увы, удовольствие от их компании продолжалось всего два дня.

С самого отъезда из Англии я не имел возможности написать ни единого письма. Тюремщик пообещал принести мне бумагу, ручку и конверт, но, прежде чем он успел выполнить обещание, нас, шестерых «возвращенцев», вдруг посадили на грузовик и – как ни поразительно – снова отвезли на «Дюнеру».

Какой шок!

Там были Джонни и все остальные охранники. Хотя мы уже не были заключенными, мы знали, что получим свободу только по прибытии в Англию. Мы все еще находились под властью командира корабля, но, к счастью, не того же мучителя, который командовал по дороге из Англии. Нам разрешили свободно передвигаться по кораблю, но мы должны были все убирать и чистить: горшки, кастрюли, тарелки, палубы, столы и лавки. Как на любой военной службе, даже если что-то уже чистое, ты чистишь это снова, потому что безделье считается вредным для боевого духа и солдатского характера. Я стал превосходным уборщиком с шестичасовым рабочим днем, даже если вторая и третья чистка уже не могли ничего улучшить.

Каждый день я спрашивал себя, зачем у нас спасательные шлюпки и учения по оставлению корабля. Не чересчур ли это? «Дюнера» обошла Австралию и направилась в Индийский океан. Потом однажды раздался сигнал тревоги. Это было не учение. С грохотом выстрелила четырехдюймовая кормовая пушка «Дюнеры». Я случайно увидел Джонни около шлюпки и заметил, что ему страшно. Он посмотрел на меня, и я показал ему нос. Он не сумел даже скорчить гримасу в ответ. После этого он больше ко мне даже не приближался.

Рядом в воде взорвалось несколько снарядов. Потом мне сказали, что «Дюнера» отвлекала немецких и итальянских рейдеров – переоборудованные океанские лайнеры, быстроходные и вооруженные, которые нападали на торговые суда. Вскоре появился британский крейсер. Я так и не узнал, кто стрелял.

После этого мы почему-то повернули в Бомбей. Там нашу маленькую группу интернированных, которых должны были освободить в Англии, высадили на пирс и сдали на руки индийскому полицейскому инспектору. Вскоре появился приветственный комитет из бомбейской Ассоциации помощи евреям во главе с толстым евреем из Южной Германии с шортах цвета хаки и пробковом шлеме. Он говорил по-английски с сильным акцентом, но сказал нам, что является гражданином Британии. Услышав нашу историю, он поручился за нас перед полицейским инспектором.

С нас сняли отпечатки пальцев и выдали нам удостоверяющие документы. В полиции нас предупредили, что нам нельзя иметь оружие, фотоаппараты, бинокли и радиопередатчики (очень смешно, подумал я, да у меня нет даже второй пары трусов), и потом наш покровитель отвез нас в Хабиб-Чемберс, дом, которым владела ассоциация в туземном квартале Бомбея. Он попрощался и передал нас матроне, которая была там хозяйкой.

На следующий день я вышел на улицу. Я не прошел и десяти шагов, как наткнулся на господина и госпожу Хельмс, немецких евреев из городка неподалеку от Гарделегена. Там они безуспешно пытались зачать ребенка, пока им не помогла моя мама. Их дочка, которая теперь лежала в коляске на Бикулла-Роуд, родилась в комнате нашего дома, переделанной под родильную. Мне всегда было неловко в их присутствии – в них чувствовалось что-то приторно фальшивое, – но вот они стояли передо мной, и я воскликнул: «Как, господин Хельмс, госпожа Хельмс, что вы здесь делаете?» У них были некоторые средства, и они сбежали в Бомбей из нацистской Германии.