Очевидец войны

– Товарищ Тока, с началом войны от тувинской молодежи поступило очень много заявлений об отправке на фронт. В курсах по подготовке добровольцев есть удивительные девушки – будущие санинструкторы, например, отличная наездница Часкал, могучая Дарыя, по скорстной стрельбе нет равных Амаа и Севил, дочь партизана Тонмит, победившая на скачках со скакуном Эзир-Доруг Сынаа, лучшие снайперы Байлак, Пичен и Норжун.

Тока, прервав его, продолжил мысль:

– Я думаю, в результате нашей поездки нам удаться, наконец-то, договориться с советскими братьями об отправке бойцов на помощь Красной Армии. Так не бывает, чтобы в тяжелое время не оказать помощь своим братьям и сестрам. В дальнейшем есть желание войти в состав Союза. Я уверен: эта мечта сбудется.

Чем дольше делегаты находились в пути, тем острее чувствовали приближение войны. Стали видны следы разрушений, путники почуяли запах гари, где-то и дымовая завеса появлялась. В одном месте на остановке, услышав призывный гудок паровоза и увидев поезд, Парынмаа подтолкнула Ынаажыка:

– Смотрите, что за люди?

Из вагонов поезда выходили дети. Они были очень худыми, с большими глазами, в которых еще стоял ужас пройденного, пережитого ими. Они собрались в стайки, как маленькие взъерошенные, еще неоперившиеся птенчики. Саны-Шири:

– Это эвакуация детей из тех мест, где идет война. В соседний Алтай, говорят, эвакуировали около тысячи. Наверно, туда везут.

Дети окружили членов делегации и, протягивая руки, начали просить милостыню. Ынаажык не выдержал:

– Давайте выдадим что-нибудь из подарков, жалко ребятишек?

– Точно, мы же везем помощь. Вот и поможем этим маленьким, если детям не помочь, то кому? – присоединился ему Саны-Шири.

Услышав их разговор, Артас пригрозил пальцем:

– Ынаажык, ты что такое говоришь? Забыл куда мы едим? На фронт! Еще раз услышу такое, смотри, загремишь.

Потом до Москвы несколько раз видели поезда, перевозившие эвакуированных. На одной остановке члены делегации на своей шкуре почувствовали, что война – смерть, пожар, безвыходное положение – началась бомбежка.

– Всем лечь! – скомандовал капитан Лопсан.

Делегаты услышали взрывы, треск разрушаемых зданий. Крики, рыдания женщин.

– Авай! (Мама) – вскрикнув, встала и понеслась восвояси Парынмаа.

Еле догнав, капитан Лопсан уложил её на землю и крикнул:

– Никому не шевелиться, слушать меня!

Слышно было: кто-то плакал, кто-то молился, кто-то ругался, а кто-то хныкал, но всем им хотелось кричать: «Ава-а-а-ай?!» и побежать, бежать, бежать без остановки…Ынаажыку показалось, что фашистские самолеты залетают ему в затылок, а пули без конца пронзают сердце. Ему вспомнилось как его провожали на фронт. В юрте собрались родственники и друзья. Многие отговаривали.

– Что это такое – железная дорога?! Ехать по железной дороге? Это, наверняка, жестче и холоднее даже, чем камень. Или езжай на своем коне, тогда в случае нападения врага сможешь и ускакать… – просила жена Назынмаа, не находившая себе места от тревоги.

На ее лице видно отчаянье, сильным волевым усилием женщина еле сдерживает подступающие слезы. Она смотрит на мужа и говорит:

– Вот пёс Костукпен… Почему часто и протяжно воет аа, Ынаажык? Эта же плохая примета – и не смогла сдержаться, заплакала.

Действительно, в последнее время такой вой охотничьей собаки – верного друга, особенно, по ночам стал вселять тревогу и в сердце хозяина. Он понимал, что это сигнал, знак об опасности. Но, на сей раз, на лице Ынаажыка решительность, светлые глаза горят ледяным пламенем. Он больше не муж, не отец и не скотовод. Теперь он стал одним из немногих тувинцев, кто отправляется на встречу войне, кто будет смотреть в лицо смерти. И как мог успокаивал жену:

– Заметь, миска её пуста, нужно хорошенько кормить. Я, обязательно, вернусь. Как же тебя оставлю с детьми, с таким большим хозяйством?

И рассказывал о том, что участники сражений за Кобдо, говорили, что на путников не нападают, воюют только в отведенных для этого специальных местах. Действительно они так говорили. А сейчас что за война? Бурган-на авыразын1! Будет очень обидно, если умру в пути и на чужбине будут валяться 99 белых моих костей?! Что делать, куда бежать? Было бы в руках оружие – другое дело… Послышались рыдания и проклятия матери, потерявшей дочь. Это было еще тяжелее, чем страх перед бомбежкой.

Вдруг все стихло. Никому от этого не стало легче, появилась ненависть, жгучее желание ответить, мстить.

Однажды по пути на них вместо бомб посыпалась бумага – немецкие листовки. Их было запрещено трогать, и никто не взял в руки.

И вот, наконец-то, Москва. Остановился поезд. Много встречающих. Тока первым встал у выхода и наказывал, чтобы все помогали двум скотоводам, которые не знают русского языка. Потом вышел и, раскинув руки, крикнул:

– Здравствуй, Москва!

Мыкылай исполнит ритуал победы девиг