Очевидное-Невероятное (СИ)

Вопрос 2: Нейтральные слова, такие, как «корова», «ворона», «квашня», «селёдка», «задница» и пр., употребляемые в период с 9.00. до 13.00, как привило, имеют негативную коннотацию и представляют из себя типичные образцы экспрессивной лексики. Особенно, если речь идёт об общественном транспорте, кассово-расчётной зоне гастронома, либо о прямом контакте с представителями государственных органов. Назовите время и место, где значение этих слов приобретает противоположную эмоциональную окраску?

Ответ: Время вечернее, лучше после 18.00. Опыт показывает, что шутливый характер подобных обращений особенно ярко проявляется во время семейного ужина, свидания в парке или на катке, у кровати смертельно больного родственника и, наконец, во время любовных игр на супружеском ложе.*

* Прим. Только в случае, если срок совместного проживания не более 1 года.

Я специально привёл здесь выдержки из «Часослова», чтобы вы могли составить о книге более или менее ясное представление.

Когда обсуждение закончилось и новому изданию был вынесен положительный вердикт, я поблагодарил уважаемых писателей за их бесценный вклад в сокровищницу мировой культуры и пожелал им лёгкого пера и доброго здравия!

Реакция на мои слова была неоднозначной, поэтому Иван Фёдоров постарался поскорее избавить меня от неприятной кампании. Пушкин, например, на прощание плюнул в меня из своей трубки, Достоевский тихо, но довольно отчётливо обозвал меня «Идиотом», а сочинитель «срамных од» Барков пообещал, что напишет про меня поэму «Чекист-онанист».

Первопечатник сделал вид, что всё происходящее, а, главное, звучащее, и есть наглядная демонстрация того, о чём мы только что говорили!

Я слышал краем уха, как он, перед тем, как выйти из зала, покрутив пальцем у виска, обратился к коллегам с Шекспировским вопросом:

— На Колыму захотели?

Мы прошли с ним немного и сели на лавочку под пальмой. «Замечательно как всё здесь устроено, — подумал я. — Почти на каждом шагу можно обнаружить такое вот дерево или его имитацию, какая разница!» Просто закрадётся в сердце сомнение, отравит душу какая-нибудь, мать её, неописуемая мерзость, а такое случается даже в системе «всё включено» и нате вам — лавочка и пальма! Чья-то забота, будто кто-то заранее знал, что тебе станет худо и вот побеспокоился, «подстелил соломки». Мелочь, а приятно!

Я достал список.

— Иван Фёдорович, вы значитесь в списке рекомендуемых членов ЧК. Завтра утром вам предстоит явиться на первое заседание. Вы готовы?

— Завтра, это, когда пройдёт ночь? — уточнил издатель.

— Точно, — похвалил я его. — Фраза, которую вы только что произнесли, абсолютно уместна. Скажу вам больше: она выдаёт в вас философский склад ума и мы рады, что не ошиблись в своём выборе!

— Что с «Часословом»? — Видно было, как тяжело даются ему слова, при том, что не было никаких сомнений по поводу своевременности их произнесения. — Закроете, суки?

— Посмотрим… — сказал я неопределённо, как если бы вообще ни сказал ничего. — Со словами всегда столько проблем…

Я ещё раз внимательно посмотрел на первопечатника. Маялся человек, чувствовалась в нём какая-то недоговорённость!

— Даю вам минуту, — сказал я, невольно отодвинувшись от собеседника. На расстоянии борец за чистоту родной речи казался мне Робинзоном, отрезанным от привычной языковой среды обитания бурным океаном ненависти и презрения!

— Минута — это одна шестидесятая часть часа? — робко сверился издатель.

— Точнее не скажешь! — восхитился я.

— Отец Никон… У него в Консилиуме мощное лобби. Всякую попытку книгоиздания он считает бесовщиной. Истинная же причина кроется в том, что я отбираю работу у монахов, привыкших распечатывать рукописи на принтере, а значит лишаю их руководителя непосредственной возможности влиять на литературный процесс.

— Я вас понял!