Очевидное убийство

Дня два, а может три назад заглянул к Саньке. А там этот сидит, гэбист недобитый. Ну, может, не гэбист, а так, вохра, но стучит точно. Только хотел назад, западло с таким сидеть, не то что пить. Да Санька меня остановил, брось, говорит, обижаешь. А куда денешься? Дома Нонка, змея, опять зудеть будет, то ей кран почини, то за картошкой сходи, денег не приносишь, никакой пользы от тебя. Как будто я и не мужик. Санька разлил, и этому тоже, на меня цыкнул, не косись, я сам, говорит, его позвал, помянуть надо хорошего человека Сергей Сергеича. Кого? Ну, этого, которого зарезали, как раз девятый день. Хороший был мужик, щедрый, каждую неделю бабок подбрасывал — ни за что, чтобы гости его, которых соседу видеть не положено, могли втихую уйти. И уважительный. Сам и люки все смазал, все сам. Щедрый мужик: был кто, не был, денег все равно давал. Да и эти, которые через балкон ходили, тоже совесть имели, подбрасывали за беспокойство. Не все, но раза два в месяц добавок случался. И последний от души добавил, до сегодня хватило. Этот, шавка ментовская, аж перекосился, как услышал. Когда, говорит, он был? А чего когда, тогда и был, когда зарезали, надо думать, только ушел, тут девка с ножиком и явилась. Может, не ушел бы, Сергей Сергеич до сих пор живой бы был. Жалко мужика. От баб все зло. Этот давай выспрашивать, что за гость, да как выглядел. Но Санька молоток, кремень, сразу его осадил — почем я знаю, мне без разницы, я на них и не смотрю. Вроде, сивый, а может, и черный, кто его разберет, мужик как мужик. Точно мужик, бабы тут не ходили, баб он через парадную дверь водил. Это он так говорил — тут мой черный ход. А чего, черный не черный, лишь бы денег давал. А теперь уж все. Этот Саньку все расспрашивать пытался, а тот ни в какую. Ничего не знаю, не помню. Никого больше в тот день не было, они всегда поодиночке ходили. А Сергей Сергеич говорил — черный ход главнее парадного, его беречь надо. Все зло от баб, вон и моя тоже — того и гляди во сне зарежет. А этому и расспросы впрок не пошли, говорят, машиной его сшибло, и поделом.

Меня опять затошнило. Вот, значит, что узнал Виктор Ильич. И, наверное, хотел поточнее выяснить — что за посетитель, как выглядел и вообще. Ясно, что перед приятелем «Санька с кухни» распинаться бы не стал. А вот с глазу на глаз… Старики-разбойники… Довыяснялся.

27. Вл. Цепеш. Я приду плюнуть на ваши могилы.

— Где тебя носит, жемчужина моя?

Вот те раз! Я его разыскиваю по всему Городу чуть не с собаками, выслушиваю нотации от разных телефонных голосов, и вот теперь, значит, это меня где-то носит.

— Весь день тебе звоню, а ты как в Антарктиду уехала.

— Не уехала, там холодно.

Однако в чем-то Ильин был прав.

Оставив Саниного приятеля уничтожать остатки «духовного» продукта, я в рекордные сроки добралась до дома и на полтора часа залезла в душ. Несколько раз мне и впрямь послышалось, что звонит телефон, но вылезать из-под воды не стала — хотелось отмыться до самого нутра. Казалось, запах той кухни въелся навечно. Бр-р!

— Чего молчишь, или не рада слышать?

— Думаю, — сердито буркнула я.

— Дело хорошее. Обо мне хоть думаешь-то?

— Угу. О тебе и всех ваших. Лоджию прозевали, даже осматривать не стали, а?

— Почему это не стали? Там ничего интересного не было. Две табуретки да полмешка картошки.

Вот, значит, что на крышке люка лежало — картошка.

— Ага, а черный ход господина Челышова — это вам уже не интересно?

— Какой еще черный ход?

— А лесенки там пожарные, не обратил внимания? А под лесенкой — и над тоже — люк.

— Так эти люки никогда не открываются… — растерялся Никита.

— Очень вредно, солнце мое, следовать распространенным убеждениям, они нередко заводят в тупик. Никогда не открываются, а этот вот как раз открывался. Два этажа вниз — и прости-прощай, моя любовь. Специалисты! Кто ж в такую жару картошку на балконе держит?

— Чего ты на меня-то накинулась, не я осмотр проводил, — как-то виновато пробурчали в трубке.

— Ну, если это тебя утешает, можешь радоваться. Все равно два последних трупа на вашей совести.

— Как — два? Где?

Слегка успокоившись — и чего это я в самом деле на хорошего человека набросилась? — я в двух словах доложила обстановку. «Хорошего человека» сообщение о свежем трупе почему-то не порадовало. Может, потому, что труп был не очень-то и свежий? Ну извините, чем богаты.

В ответ Ильин, добрая душа, поделился своей информацией. Увы, она была подобна курице, погибшей от старости — переварить, наверное, можно, но животом помаяться придется. Или дело не в курице? Многоумный классик утверждал, что головы человеческие подобны желудкам — одни переваривают попавшую в них пищу, другие от нее засоряются. Что же это нынче моему желудку так не везет? И голове заодно.

С одной стороны, все было не так уж плохо: Дине изменили меру пресечения, и она, по идее, должна быть уже дома. Но с другой…

По «некоторым данным» у Челышова на момент смерти должно было иметься не меньше двадцати пяти тысяч долларов. А возможно, что более тридцати. Где теперь эти деньги — непонятно. Это раз.