Очи черные. Легенда преступного мира

Молодой человек рассматривал ее сосредоточенное лицо: девушка не понимала, что на самом деле ее мысли, душа и тело давно во власти грозной дамы, о которой скиталец слышал не раз. Тень от крыльев Черной моли давно накрыла Москву и будоражила сознание горожан. Ее наделяли сверхъестественной силой и слагали легенды — она была миражом преступного мира. Никто не знал, как она выглядит на самом деле, но многие клялись, что видели ее лично. Ее боготворили и до смерти боялись, понимая, что последствия после встречи с ней могут быть весьма плачевными.

— Ты случаем не специально упал на мою машину? — спохватилась вдруг девица, обеспокоившись тем, что ее дурачат. Она боялась нарушать правила кодекса «Черной моли», один из пунктов которого гласил: не позволь себя обмануть, лги сама!

— Зачем мне надо было падать на твою машину? Не я себя притащил в твою комнату. Я просто не ел несколько дней и видимо вчера был предел…

— Можно украсть еду! — произнесла девушка, усевшись на кровати и облокотившись на немного прохладную стену. — Я сотни раз так дела. Любой бы сделал это, чтобы выжить!

— Красть — плохо! Я лучше умру от голода, чем возьму чужое. Моя тетя часто рассказывала истории о том, как в старые времена за воровство обрубали руки, — улыбнулся Михаил самой искренней улыбкой, которую хозяйка коморки когда-либо видела. — А вместо них вставляли ветви деревьев.

Представив себя без рук, девица перебралась через него и спрыгнула с кровати, после чего заметила, что по вине Михаила опаздывает. За ширмой, которую она, тихо кряхтя, отодвинула, не прибегая к помощи развалившегося на ее спальном месте гостя, стояло огромное зеркало, возле которого кокетка вертелась почти час, приводя себя в «рабочее состояние».

— Что ж, я вернусь ближе к ночи. Отдыхай и копи силы, потому я желаю видеть, то есть ощущать результат моих трудов, точнее — уроков! — делово произнесла девушка, высокомерно взглянув на своего нового «питомца». Она напоминала строгую даму, которая дает поручения сорванцу, остающемуся на хозяйстве. На ней, как и накануне, было слишком много косметики, а платье из блестящей ткани, отделанное искрометным бисером выглядело до неприличия коротко (дань новым модным веяньям двадцатых) — оно обнажало колени, длинные волосы вновь превратились в короткую прическу.

— Кстати, я забыл тебя спросить! — опомнился Михаил, окликнув свою благодетельницу перед тем, как она исчезла за маленькой хлипкой дверью серого цвета. — Как твое имя?

— Лье! — ответила она, просияв.

— Лье? Странное имя… Ты — француженка?

— Нет. Я — путница. Некоторые дороги на этом земном шаре измеряются в лье!

Михаил растянул губы в улыбке и на всякий случаи уточнил, где находится его одежда.

— Лохмотья на помойке. Придется потерпеть, дружок! Когда я вернусь, будет вкусная еда и хорошие тряпки, — воскликнула она и, кокетливо подмигнув, исчезла из поля зрения Михаила.

Глава 3. Клеймо Черной моли

Та, что назвала себя Лье, окружила молодого мужчину, который еще совсем недавно бродяжничал, трогательной, почти материнской заботой (если не брать во внимание их любовные утехи). Михаил не привык к такой опеке и не скрывал получаемого удовольствия. Он был счастлив и спокоен впервые за много месяцев. Каждый день девица приносила ему еду, а также мужские костюмы, которые никак не подходили по размеру.

— Где ты берешь эту одежду? — уточнил он, утонув в не новом фраке, явно принадлежавшем когда-то тучному мужчине.

— Один… человек приносит их мне. Он — мой поклонник. Я сказала, что мне нужен мужской костюм.

У Лье был давний почитатель — глухой Василий. Он работал в пекарне неподалеку от кабака, в котором девица натруживала стройненькие ножки. Однажды Василий принес заказанный хлеб в их заведение, а в это время танцовщица репетировала номер на небольшой сцене. Его поразила ее хрупкость и грация, она напоминала ему маленького ребенка, заботу о котором глухой здоровяк решил взять на себя.

— Он — мой Герасим, а я — его Муму! — произнесла она с гордостью.

Развалившись по-хозяйски на кровати, Михаил с трудом сдерживал смешок. Было очевидно, что с произведением Ивана Тургенева эта барышня не была знакома и понятия не имеет о скорбной участи бедного животного, погибшего от ласковых рук своего покровителя.

— Ты его собака, другими словами? — произнес Михаил, стараясь скрыть иронию.

— Собака? — удивленно вскинула брови Лье, затянувшись табачным дымом так сильно, что тут же закашлялась, и чуть было не свалилась с подоконника.

— У дворника Герасима была милая собачка. И он ее утопил, кстати, несмотря на чрезмерную любовь. Неужели тебе не читали в детстве эту милую книжку?

— У меня не было детства! — грубо заметила разоблаченная Лье, расстроившись, что не знала о судьбе литературных героев, которых упомянула.