Очи синие, деньги медные

Андрей не узнавал жену - она так изменилась за последние дни, стала почти мгновенно понимать его, смятенного, то горделиво пребывающего в своем космосе, а то слабого, потерянного, молящего о женской милости... Он обнял Наташеньку сильно, как обнимают в юности, чтобы полнее ощутить ВСЁ ее и свое через одежды...

Какой славный городок! Как они сегодня хорошо побродили... И колдовского красного вина выпили в каком-то баре, и гитариста с микрофоном на шее послушали... Правда, возле светофора, на мигающем желтом свету, случилось и не слишком приятная встреча. Приглядевшись к Андрею и Наташе, к ним подскочил сухонький старичок в белом костюме:

- Русские?..

- Да, - улыбнулся Андрей.

- Родину бросили?! Насовсем?.. - завопил незнакомец. - По глазам вижу - молодец! Такой же негодяй, как я!.. Я - потомственный дворянин, я здесь, в Италии живу и радуюсь, а вы погибнете - это вам возмездие!..

- Он сумасшедший... - в страхе прошептала Наташа, пытаясь оттащить мужа подальше от старичка. Но тот заступил им на асфальте "зебру".

- Лучше бы я в лагерях отсидел, без зубов остался, но с чистой совестью вышел на волю!.. Ха-ха-ха!.. А вы еще попомните меня, предатели Пушкина и Чайковского, Блока и Менделеева!.. - старичок в белом, наконец, побежал в переулок.

Господи, каких только людей не раскидало по свету... Но сейчас времена другие. Захотим - и вернемся в Россию.

А море катит прозрачные зеленые глыбы под луной... и хочется жить именно здесь, жить долго и счастливо. И кажется, для этого теперь есть всё!

Но последнюю ночь перед фестивалем Андрей провел в тревожном полузабытьи. Как мы уже отмечали месяц назад, сны ему перестали сниться. Однако сегодня привиделось явственно: он стоит со скрипкой в темноте, прислонясь к стене, уходящей до небес... и вдруг чувствует, что эта стена дышит как живая, и только сейчас понимает - она покрыта шерстью, как кожа огромного жаркого существа...

Утром Андрей пришел к директору Тартини с просьбой посоветовать: нужно ли ему покупать фрак? Или сойдет обычный костюм? Синьор трагически округлил угольные глаза и посоветовал купить фрак:

- Si, si... marsina...frac...

Пошли втроем ( с Наташей) по магазинам, но нигде фраков не было, а имелись в продаже только легкомысленные пестрые пиджаки и белые штаны.

Синьор Тартини щелкнул пальцами, как будто выстелил из двух пистолетов, - он вспомнил про свой старый фрак, который, возможно, подойдет для Андрея, синьор носил его лет двадцать назад, когда сам был худ, как Андрей. Он попросит свою домработницу принести его в отель к Андрею. Пусть синьор Сабанов ждет.

Но Андрей совсем забыл, что в отеле он живет под фамилией Лыков. И когда, прождав час, совсем случайно он увидел с балкона, что перед входом в отель растерянно топчутся сам синьор Тартини и женщина со свертком, выскочил к ним красный от неловкости.

- Простите... Но я... я тут живу остановился под фамилией Лыков... Это другая моя фамилия. У нас так бывает.

- Pseudo'nimo?.. - ахнул доброжелательный директор. - Cabanov-Likov? Э-это каак Nemirovitz-Dantcenko?

- Си, си.

Поднялись в номер, женщина осталась в коридоре, Андрей надел фрак директора, фрак подошел, но был короток. Андрей выглядел в нем смешно. А заказывать, шить новый уже было поздно...

Синьор Тартини простонал, закатив глаза, и объявил, что сделает так: он назовет фамилию гостя, но скажет уважаемой публике, что синьор Сабанов только что из морозной ( это в июле-то!) Сибири, и он выйдет в свитерке, джинсах, чтобы поразить всех исполнением солнечного Россини. Контраст может даже принести пользу.

Открытие фестиваля было назначено на два часа дня. Суеверный Андрей ( чтобы не отвлекаться, быть максимально собранным) попросил Наташу ждать его на пляже.

Так и сделали.

Андрей никогда, конечно, не забудет, как за малиновыми кулисами он ждал своей очереди, как нарядно одетые музыканты Италии, в лаковых черных туфлях, поскрипывая, проходили мимо него на сцену и играли Россини. И публика устраивала им овации.

Когда синьор Тартини лично назвал фамилию своего сибирского друга, Андрей едва не выронил на пол скрипку. Подхватил на лету и, сердясь на себя, вышел на ослепительную сцену, и продолжая сердиться на себя, в темпе чуть быстрее, чем нужно, вихрем, легкими штришками ( так, наверное, ангелы чистят щеточками зеркальные ботиночки Бога) выдал первые такты изумительной музыки... и продолжил темп, и все же выровнялся, даже нарочито замедлил ритм, запел смычком, как меццо, как поет эту мелодию лучшая исполнительница Розины Тереса Берганца... И сразу же - ликуя и сломя голову - в финал! В сверкание льда или снега, или фонтанов Италии с оскаленными львами...