Очищение

— Правда? А кто же остальные четверо? — Это стало для Отца Отечества полной неожиданностью.

— Кроме тебя — Цезарь, Помпей, еще кто-то, чье имя назовут позже, — Бальб сделал эффектную паузу, как фокусник, перед тем как достать из пустой шляпы экзотическую птичку, — и Красс.

До этого момента Цицерон смотрел на испанца с некоторым презрением, как смотрят на шута: одна из тех рыбешек, которые кормятся вокруг крупных политических акул. Теперь же хозяин посмотрел на него с интересом.

— Красс, — повторил он. — Но он смертельно ненавидит Помпея. Как же он сможет сидеть рядом с ним в этой комиссии пяти?

— Красс — близкий друг Цезаря. И Помпей — тоже близкий друг Цезаря. Поэтому, в интересах государства, Цезарь выступил в качестве свахи.

— Думаю, что он сделал это в своих собственных интересах. Но это не сработает!

— Именно это и сработает. Три человека встретились и договорились между собой. И ничто в Риме не устоит против такого союза.

— Но если все уже решено, то при чем здесь я?

— Как Отец Отечества, ты пользуешься непререкаемым авторитетом.

— То есть меня приглашают в последний момент, чтобы придать всему этому респектабельный вид?

— Нет, конечно, нет. Ты будешь полноправным партнером, абсолютно полноправным. Цезарь просил меня передать тебе, что ни одно решение, касающееся управления империей, не будет принято без твоего согласия.

— Значит, эта комиссия будет в действительности исполнительным правительством государства?

— Именно.

— И сколько оно будет существовать?

— Прости?

— Ну, когда его распустят?

— Его никогда не распустят. Оно будет существовать всегда.

— Но это возмутительно! В нашей истории не существует прецедентов. Это будет первым шагом на пути к диктатуре!

— Мой дорогой Цицерон, послушай…

— Наши ежегодные выборы станут никому не нужными. Консулы превратятся в марионеток, а Сенат можно будет распустить. Эта внутренняя комиссия будет распределять всю землю и налоги.

— Она принесет стабильность.

— Она приведет к клептократии!

— Ты что же, отказываешься от предложения Цезаря?

— Скажи своему хозяину, что я благодарен ему за то, что он еще помнит обо мне, что я не желаю в жизни ничего, кроме его дружбы, но на это его предложение я никогда не соглашусь.

— Ну что же, — сказал Бальб, и было видно, что он шокирован, — он будет разочарован, так же, как Помпей и Красс. Думаю, что они захотят получить гарантии, что ты не будешь выступать против них.

— Естественно!

— Да, потому что они хотят избежать неприятных сюрпризов. Ты же понимаешь, если им придется столкнуться с оппозицией, то они должны быть к этому готовы.

— Ты можешь передать им, что больше года я сражался в интересах Помпея, чтобы его ветераны были справедливо вознаграждены, — и сражался в основном именно с Крассом. Ты можешь передать им, что от этого я не отступлюсь, — произнес Цицерон, едва сдерживаясь. — Но я не хочу быть частью секретных переговоров, результатом которых будет создание правительства, грозящего стране диктатурой. Это превратит все, за что я боролся всю свою жизнь, в фикцию. А теперь, я думаю, ты можешь убираться.

После того как Бальб убрался, Цицерон молча сидел в своей библиотеке, пока я на цыпочках ходил вокруг него и раскладывал почту.

— Нет, ты только представь себе, — сказал он мне наконец, — послать средиземноморского торговца коврами, чтобы он предложил мне одну пятую страны по сходной цене… Наш Цезарь считает себя очень порядочным человеком, а в действительности он просто мелкий жулик.

— Надо ждать беды, — предупредил я.

— Ну так и пусть она приходит. Я не боюсь.

Но было видно, что хозяин боится. И здесь опять проявилась та его черта, которой я всегда восхищался, — находить верное решение в самой нервной обстановке. Цицерон, по всей видимости, понимал, что с этого момента его положение в Риме станет невыносимым. После длительных размышлений он произнес:

— Все время, пока говорил этот испанский сутенер, я вспоминал то, что Каллиопа говорит мне в моей поэтической биографии. Ты помнишь эти строки? — Он прикрыл глаза и процитировал по памяти:

Но своему ты пути, что в юности ранней ты выбрал
И что доныне держал столь доблестно, смело как Консул,
Верен останься; умножь хвалу ты и славу у честных людей…[53]

У меня тоже есть недостатки, Тирон, и ты их знаешь лучше всех, не стоит сейчас на них останавливаться, — но я не такой, как Помпей, Цезарь или Красс. Что бы я ни делал, какие бы ошибки ни совершал, я делал это ради моей страны; а все, что делают они, они делают ради себя, даже когда поддерживают предателя Катилину… — Хозяин тяжело вздохнул; казалось, что он сам удивлен своей принципиальностью. — Ну вот и пришел конец мечтам о спокойной старости, примирении с врагами, власти, богатстве, популярности у толпы… — Он сложил руки и стал рассматривать свои ноги.

— Слишком многое стоит на кону, — сказал я.

— Да, многое. Может быть, тебе стоит догнать Бальба и сказать, что я передумал?