Покивав, Фомин спросил:
– По мне что?
– Тебе строгач с занесением. Премии в этом месяце не получишь. Но не парься. Ко дню милиции сниму его с тебя.
– Да я непарюсь. Просто думаю уже уйти от вас. Как-то это геморройно становится чересчур. Пойду к федералам в оперативку. Приглашали.
– А там, думаешь, проще будет? – насмешливо спросил начальник
– Нет. Но там хоть этими … заниматься не буду. Ведь рано или поздно и меня… Заразят. – Сказал, поднимаясь, Фомин.
Начальник убрал рапорт в папку и сказал с тяжелым вздохом:
– Не парь мне мозг. Решишь уходить – рапорт на стол. Останешься скажу спасибо… И не только я скажу тебе в итоге спасибо. Займись задержанным. Прокурор недоволен. Факта преступления нет.
– А призывы к умышленному заражению людей? – возмутился Семен. – На пленке же все видно.
– Давай займись. – Раздраженно сказал командир – Чем грамотнее сработают дознаватели, тем больший шанс, что с прокурором все получится.
Семен вышел из кабинета и даже не представлял, за что браться. Половину из тех, кого задержали в том кафе, уже выпустили. Их опросы ничего не дали. И Фомин был убежден, что опросы остальных тоже ничего не дадут. Никто из этих, из зараженных, не станет давать порочащие показания на главного задержанного. Он у них на вроде гуру, учителя. И предавать они его не спешили. А сам «говорун» был не дурачок и так гладко отвечал на вопросы, что не докопаешься.
– С какой целью вы собирали людей в этом кафе? – В n-цатый раз повторял вопрос дознаватель, когда Семен вошел в кабинет.
– Я вам уже отвечал. – Спокойно и мягко произнес задержанный: – Мы все инфицированы. Нам надо иногда встречаться, чтобы просто поддержать друг друга. Вам не понять, как тяжело жить с этой болезнью.
– А зачем вы призывали заражать других?! – спросил дознаватель, щелкая ручкой и рассматривая уже записанные показания.
– Ни я, ни другие не призывали заражать здоровых людей. Мы просто пытаемся привлечь внимание государства к нашей проблеме. – Словно заучено повторял задержанный.
Подойдя к дознавателю и встав за его спиной, Семен бегло просмотрел протокол дознания. Видя, что одни и те же вопросы дознаватель гоняет по пятому или шестому кругу в надежде зафиксировать нестыковки, которые потом будут отражены на пленке записи, Семен зло сказал:
– Слышишь, Паша… ты нам мозг не имей, хорошо? Да? Ты их там собрал, чтобы научить, как заражать других. Ты уже не первое такое собрание проводишь гнида. Нам тебя вломили еще в прошлом месяце! Твоя подопечная, сука, успела по твоей науке двадцать трех человек заразить! Слышишь меня, урод?! ДВАДЦАТЬ ТРЕХ! Она их считай убила – понимаешь?! Ты же этого хотел, не так ли!? Она все рассказала. У нас все всё рассказывают. И ты тварь расскажешь!
Разъяренно Семен придвинулся к задержанному почти к самому лицу. Но вместо испуга на лице этого подонка он вдруг увидел улыбку. Удивиться Семен не успел. В последний миг он отпрянул и лишь краем уха услышал, как клацнули зубы, попытавшиеся его укусить.
Холод испуга в груди не прошел даже когда Семен распрямился. Широко раскрытыми почти безумными глазами он смотрел на задержанного, а тот открыто ему улыбался. Поглядев на дознавателя, который откинулся на стуле, словно это его только что попытались укусить, Семен, борясь с дрожью в коленях вышел из кабинета. Стремительно пересекая коридор, он мысленно про себя придумывал казни этой сволочи, которая таки смогла его напугать. Ночью задержанного обязательно переведут в отдельную камеру и вот там-то Семен скотчем залепит ему рот и «на пальцах» объяснит ему, в чем тот был не прав.
В своем кабинете Семен убрал оружие в сейф и, усевшись за стол, нервно закурил. Начальник их управления разве что матом не орал и слюной не брызгал, если нарушался его запрет о курении в кабинетах. Но в состоянии Семена любой бы закурил. Трех часов не прошло, как на его глазах собственный товарищ застрелил двух «неудачников». Часа не прошло как ему, влепили строгий выговор с занесением в личное дело. И буквально десять минут назад его… его чуть не заразили…
Семен не был трусом. И без сомнения можно сказать, что он не боялся ни пули, ни черта. Многое прошел. Но вот так… так он не хотел. Он видел, что происходит с инфицированными. Как они начинают жить двойной, а то и тройной жизнью. Скрывая от друзей и подруг свой диагноз. Боясь каждый день и каждый час того, что о нем кто-то узнает и тогда крах. Крах всему. Остаться без работы, без друзей, без средств к существованию… Что может быть страшнее в этой жизни кроме как тотальное отторжение обществом? Что остается таким отверженным? Искать справедливости в суде? Искать друзей среди таких же «неудачников»? Бежать куда глаза глядят и где еще не знают, какую заразу ты в себе несешь? Чувствовать себя последней тварью, если в пьяном угаре ты трахнещь девчонку и она через некоторое время узнает что у нее та же херня? Как ей в глаза-то смотреть? И опять бежать?