Очищение

Целер провел нас в атриум, где были выставлены маски его предков, и, проходя мимо, указал на них, как будто эта выставка слепых, мертвых лиц доказывала его мысль лучше, чем всякие слова. Мы только подошли к входу, когда появилась Клодия со своими горничными. Не знаю, была ли это случайность или это было тщательно спланировано, но я подозреваю последнее, поскольку она была безукоризненно причесана и тщательно накрашена, принимая во внимание столь ранний час. Позже Цицерон сказал: «В полном ночном вооружении». Он поклонился ей.

— Цицерон, — ответила она, — ты стал меня избегать.

— Да, увы, но не по своей воле.

— Мне сказали, что вы очень подружились, пока меня не было. Рад, что вы опять встретились, — вмешался Целер.

Услышав эти слова и то, с какой небрежностью они были произнесены, я понял, что ему ничего не известно о репутации его жены. Он обладал удивительной невинностью во всем, что касалось мирной жизни, которая часто встречается у профессиональных военных.

— Надеюсь, Клодия, у тебя все в порядке? — вежливо поинтересовался Цицерон.

— Все прекрасно, — ответила она, посмотрев на него из-под длинных ресниц, — так же, как и у моего брата в Сицилии, — несмотря на все твои старания.

Она улыбнулась ему улыбкой, которая своей теплотой напоминала обнаженный клинок, и прошла мимо, оставив за собой почти неуловимый шлейф своих духов. Целер пожал плечами и сказал:

— Вот так. Я бы хотел, чтобы она поговорила с тобой подольше, как с этим идиотским поэтом, который постоянно увивается вокруг нее. Но она очень верна Клавдию.

— А он все еще хочет стать плебеем? — спросил Цицерон. — Не думаю, что плебей в семье понравился бы твоим знаменитым предкам.

— Этого никогда не случится, — Целер оглянулся, чтобы убедиться, что Клодия ушла. — Между нами говоря, я думаю, что этот парень — абсолютный позор для семьи.

Это немного порадовало Цицерона, однако все его усилия ни к чему не привели, и на следующий день он направился к Катону, как к своему последнему резерву. Стоик жил в прекрасном, но абсолютно заброшенном доме на Авентинском холме, в котором пахло испортившейся пищей и грязной одеждой. Сидеть там было негде, кроме как на деревянных стульях. На стенах не было украшений, а на полу — ковров. Через открытую дверь я увидел двух серьезных и неприбранных девушек-подростков и подумал, не были ли они теми дочерями или племянницами Катона, на которых Помпей хотел жениться. Насколько другим стал бы Рим, если бы Катон согласился на этот брак!

Хромоногий слуга провел нас в небольшую и мрачную комнату, в которой Катон занимался делами под бюстом Зенона. Еще раз Цицерон представил свои доводы, почему с Помпеем надо было пойти на компромисс, но Катон, как и все остальные до него, с ним не согласился.

— У него и так слишком много власти, — повторил он свой всегдашний аргумент. — Если мы позволим его ветеранам образовывать колонии на территории Италии, в его постоянном распоряжении окажется целая армия. Да и почему он ожидает, что мы утвердим все его договора, даже не изучив их? Мы верховная власть в стране или группа маленьких девочек, которым говорят, когда вставать, а когда садиться?

— Все верно, — ответил Цицерон, — но мы должны быть реалистами. Когда я был у него, он высказался абсолютно понятно: если мы не будем с ним работать, он найдет трибуна, который вынесет его законы на обсуждение народной ассамблеи, а это будет означать бесконечный конфликт. Или, что еще хуже, он скооперируется с Цезарем, когда тот вернется из Испании.

— А чего ты боишься? Конфликты тоже иногда полезны. Все лучшее получается в результате борьбы.

— Поверь мне, в борьбе народа с Сенатом нет ничего хорошего. Это будет так же, как на суде над Клавдием, только еще хуже.

— А, — фанатичные глаза Катона расширились, — ты путаешь две разные вещи. Клавдия оправдали не из-за толпы, а потому, что присяжные были подкуплены. Для борьбы с подкупом присяжных есть простое средство, и я его намерен применить.

— Что ты имеешь в виду?

— Я собираюсь предложить на рассмотрение Сената новый закон. Согласно ему все присяжные, не являющиеся сенаторами, будут лишены иммунитета от преследования за подкуп.

Цицерон схватился за голову.

— Ты не можешь этого сделать!

— Почему нет?

— Потому что это будет выглядеть как атака Сената на народ.

— Ничего подобного. Это атака Сената на нечестность и коррупцию.

— Может быть, ты и прав, но в политике подчас важнее то, как выглядит та или иная инициатива, а не то, что она значит.

— Тогда надо менять политику.

— Умоляю тебя, не делай этого хотя бы сейчас — хватит нам всего остального.

— Никогда не рано исправлять плохое.

— Послушай меня, Катон. Твоя твердость ни с чем не сравнима, однако она уничтожает твою способность разумно мыслить, и, если ты будешь продолжать в таком же духе, твои благородные намерения уничтожат твою страну.

— Пусть лучше она будет уничтожена, чем превратится в коррумпированную монархию.