Очищение

В самолёте Вера опять села у окна, а Максим рядом с ней, и оба стали дожидаться обеда. Весь иллюминатор занимала гладь чистого голубого неба, а внизу всё было покрыто бездомными взъерошенными облаками, чьи складки напоминали бороду какого-то древнего грозного бога. Максим жевал сухой бутерброд и запивал его томатным соком, то и дело поглядывая на часы и дожидаясь объявления о снижении. Но лететь ещё было долго, и он решил порыться в телефоне и посмотреть те несколько фотографий, которые успел сделать за всё время отпуска. Вот их первая прогулка до моря, вот номер в отеле, вот фото городской площади и церкви, сделанные им на второй день, вот они с Верой в ресторанчике с целым блюдом мидий, которые оказались отвратительными на вкус, вот Вера на пляже, Вера на экскурсии в горах, Вера с осликом, Вера с бутылкой местного домашнего вина. Последними шли три видео, которые Макс не помнил. Он удивился, надел наушники и запустил первое. Изображение немного подрагивало, как будто его руки тряслись, и вокруг было так темно, что Максим подумал, что случайно нажал в кармане на кнопку записи. Потом на видео появился фонарь, освещающий пыльную дорогу, кажется, ту, по которой он ходил в город. Камера приближалась к фонарю, и были слышны шуршащие шаги снимающего и его прерывистое дыхание. Постепенно шаги замедлились и вдруг резко остановились, и стало тихо, только где-то на фоне стрекотали ночные цикады и шумели невидимые деревья. Несколько секунд камера снимала светящийся фонарь и вдруг отключилась. На втором видео Макс обнаружил ту же дорогу, но уже без фонарей. Где-то в глубине деревьев виднелись каменные ступеньки, и камера направилась к ним. Окружающие звуки стали громче, где-то что-то стукнуло, как будто рядом упала ветка. Изображение дёрнулось, но продолжало показывать старую каменную лестницу. По-прежнему было темно, и ступеньки были едва различимы, но Макс увидел на одной из них какой-то предмет, который, кажется, заметил и снимающий. Он приблизил к нему камеру, но тут откуда-то сбоку раздался шорох, а за ним странное всхлипывание то ли животного, то ли человека, и запись опять оборвалась. Последнее, третье, видео было сделано уже днём. В ярком солнечном свете колыхалась на ветру густая трава и опять шумели деревья и стрекотали цикады. Кое-где в траве проглядывали то ли железные колья, то ли остатки какого-то полуразрушенного фундамента, покрытые ржавчиной и зелёным налётом. В этот раз камера не двигалась, заставляя Максима пристально всматриваться в заросли, которые всё сильнее колыхались на ветру. Постепенно шум ветра и травы стал наполняться тихим звуком невидимых колокольчиков, не попадавших в его ритм, но вводящих в странное гипнотическое состояние, заставляя разум звенеть вместе с ними. Камера продолжала снимать, то чуть приближаясь, то отдаляясь, но ничего так и не произошло. Через некоторое время она вдруг развернулась на 180 градусов, в кадре буквально на пару секунд мелькнуло какое-то старое здание, потом кусок неба и засвет от солнца, попавшего в объектив. На этом видео закончилось.

Максим несколько секунд пялился в телефон, пытаясь понять, что он только что увидел и не стоит ли ему немедленно удалить эту жуть, как вдруг откуда-то из глубины живота накатила тёплая волна тошноты, и он еле успел добежать до туалета, который, к счастью, оказался свободным, чтобы отдать ему съеденный только что бутерброд. Весь остаток полёта он просидел бледный, в холодном поту, стараясь не шевелиться, чтобы не провоцировать очередной рвотный позыв. Вера сидела рядом и время от времени спрашивала, не нужно ли ему чего, а он только отрицательно мотал головой и ещё крепче сжимал зубы. Как они доехали до дома, Макс не помнил, очнувшись только на своём диване с градусником подмышкой. Как ни странно, температура была нормальной, и он решил, что просто переутомился, или отравился несвежей ветчиной в бутерброде. Он долго ворочался, пытаясь заснуть: что-то не давало его векам полностью сомкнуться, и он просто лежал и боялся повернуться лицом к стене, а Вера приносила ему воду, трогала его лоб и сокрушенно качала головой. Макс был рад, что до выхода на работу оставалось ещё два дня, и он надеялся, что за это время успеет выздороветь, потому что брать больничный сразу после отпуска было равносильно тяжкому преступлению, которому не было оправданий. Где-то в середине ночи он всё-таки успокоился и стал засыпать, вспоминая, что в воскресенье договорился встретиться с Васьком и ребятами и передать им несколько бутылок Слнечного Бряга.