Очищение смертью

– Нет. – Теперь Рорк сел рядом с ней и обхватил ее лицо ладонями. – Ты прекрасно знаешь, что это не так. Ты убила, чтобы выжить. Не больше и не меньше. – Он коснулся губами ее лба. – И ты это отлично знаешь. Ты спрашивала себя о другом. Тебе надо было знать, получал ли я удовольствие, когда убивал людей, убивших Марлену.

– Ты не мог поступить иначе. Она осталась бы неотомщенной, если бы не ты. Они ее убили – изнасиловали, мучили и убили, – чтобы поквитаться с тобой. И они были влиятельными людьми, а время было продажное. Никто не добился бы для нее правосудия. Никто, кроме тебя.

– Да не в этом дело, – отмахнулся Рорк.

Ева взяла его за руки.

– Я полицейский. Полицейский не может одобрить самосуд, не может потворствовать нарушению закона. Люди не должны сами отыскивать и казнить убийц. Но я сама была жертвой, я просто человек в шкуре полицейского. Я понимаю, я тебе больше скажу, я верю: это был единственный способ добиться справедливости для невинной погибшей девочки.

– И все-таки ты не решаешься задать мне прямой вопрос, хотя хочешь знать ответ. Боишься, что не выдержишь правды, и предпочитаешь не спрашивать. Предпочитаешь не знать?

Ева судорожно вздохнула.

– Что бы ты ни сказал, это не изменит того, что я к тебе чувствую. Хочешь, чтоб я спросила? Ладно, я спрашиваю. Тебе нравилось их убивать? Ты получил удовольствие?

Рорк смотрел на нее, не отводя глаз. Таких ясных, таких отчаянно-синих.

– Больше всего на свете я хотел испытать удовольствие. Я хотел упиваться этим. Я хотел, чтобы их смерть, их боль, их конец стали моим торжеством. Я хотел отплатить им за каждую секунду ее боли, ее страха. За каждую секунду жизни, что они у нее отняли. Я этого хотел. Но этого не было. Когда дошло до дела, оказалось, что это просто долг. Не торжество справедливости, а долг, если ты меня понимаешь.

– Кажется, понимаю.

– Я был одержим гневом, бешенством, а когда все кончилось, это немного утихло. Я могу убивать, но не так, как ты. Ты переживаешь даже за самого худшего, самого последнего из них. У нас с тобой разные взгляды на мораль, да и на многие другие веши тоже, но я не стал бы лгать, чтобы тебе угодить или даже пощадить твои чувства. Если бы я испытывал удовольствие, убивая их, я бы тебе так и сказал. Но в одном я должен тебе признаться: я не испытывал и не испытываю ни капли сожаления.

Ева закрыла глаза, прижалась лбом к его лбу. Еще одна слеза покатилась по ее щеке.

– Ладно. Нормально.

Он погладил ее по волосам. Они долго так сидели, пока она успокаивалась, приходила в себя.

– Сама не понимаю, чего я так распсиховалась.

– Потому что ты такая и есть. Хороший коп, трудная женщина и заноза в заднице.

Ева рассмеялась.

– Что ж, это, пожалуй, верно. Да, насчет того, что ты раньше говорил… Я тоже тебя люблю.

– Ну, раз любишь, ты примешь таблетку от головной боли и съешь нормальный ужин.

– А давай я сначала съем нормальный ужин, и мы посмотрим, может, голова сама пройдет?

– Светлая мысль!

Они поужинали там же, где завтракали: сидя за низким столиком в уголке спальни. Раз уж она вывалила на него свои переживания, Ева решила, что он имеет право быть в курсе новых деталей дела. Рорк, хоть он и был гражданским лицом, соображал, как коп, и проявлял живейший интерес к полицейской работе.

К тому же она знала, почему он запрограммировал чизбургеры на ужин. По той же причине, по какой люди предлагают сладости плачущему ребенку. Чтобы ее утешить.

– А что, ирландские банды не увлекаются наколками? – спросила Ева.

– Конечно, увлекаются. По крайней мере, так было, когда я шатался по улицам.

Ева склонила голову набок.

– Я твою кожу хорошо изучила. На тебе наколок нет.

– Да, на мне их нет. Но дело в том, что я не назвал бы своих старых уличных приятелей и подельников бандой. Мне кажется, у банд слишком много всяких правил и инструкций, и потом мне смешон этот вечный крик о защите своей территории, как будто это святая земля. Они могли бы забрать себе мою часть Дублина и сжечь ее дотла, мне было наплевать. К тому же по татуировке – и ты только что это подтвердила – человека можно опознать, даже если он свою наколку вытравил. Вот уж без чего молодой предприимчивый бизнесмен спокойно может обойтись, так это без особой приметы, по которой полиция могла бы его опознать.

– Это ты верно подметил. Вот потому-то Лино ее и свел. След от наколки такой слабый, что простым глазом не заметишь. Тем более беглым взглядом. И даже если заметишь, это можно списать на ошибки молодости – что и было сделано в нашем случае.

– Но тебе это дает ориентир для его опознания. – Рорк задумчиво откусил кусок чизбургера. – Что за человек будет метить себя крестиком, чтобы объявить, что он убил? И что за убийца ценит свое эго выше свободы?

Ева взмахнула картофельной соломинкой, как дирижерской палочкой.