Очищение. Том.2. Душа

Я не проводил исследований, да и не хочу их проводить, но вот такая оторванность от корней и исходная задуховность понятия о душе, меня смущает и заставляет искать источники образов. И единственное, что узнается мною, — это кабалистика. Боюсь, что именно она была тем духом, что вдохнул вдохновение в душу юного Володи Соловьева. Но при этом он не назвал ее прямо, а творчески, очень творчески переработал.

Однако, любые прозрения на природу таких явлений, как душа, должны либо иметь соответствия с действительностью, либо их не иметь. И если эти соответствия есть, но их скрыть, то образы будут захватывать воображение, но жизненной силы в них не будет. Вот именно это и случилось, на мой взгляд, со всей той волной русской философии, что выросла из иудейских штудий юного гения. Ничто свое, родное, не могло противостоять новой модной школе, потому что люди тянулись к ней, как к захватывающему зрелищу. А та новая философия, что пыталась использовать ее, как свою почву, постепенно оказывалась истощенной и опустошенной. Сочинения последователей превращались в заумь, как превратилась в заумь та поэзия, что была вызвана влиянием Соловьева.

Сначала родилась мистическая волна русского серебряного века, потом заумь абериутов, Велимира Хлебникова, а потом, как ответ на унижения всем хвастливым умникам, — революционная частушка и высылка философов из страны. Конечно, это не Соловьев виноват во всех бедах России, но он определенно приложил руку к тому, что наша философия начала двадцатого века перестала говорить о душе, потому что уже не могла удерживать тот мистический накал, что он задал. Для этого надо было быть либо мистиками, либо же иметь сами источники, из которых черпались исходные образы.

Но он лишил своих последователей и того, и другого. Источники он скрыл, а в мистику не пустил и не пошел, потому что хотел выглядеть очень научным и очень современным.

Как было бы хорошо, если я ошибся…

Глава 6. Мировая душа. С. Н. Трубецкой

Я считаю, что князь Сергей Трубецкой был гениальным философом, ушедшим из жизни раньше, чем создал все, что мог. Поэтому учение его не завершено, а мы вынуждены изучать его мысли по черновикам и наброскам. Чтение работ Сергея Трубецкого — это всегда своеобразная археология смыслов, которая, к счастью, вознаграждает поразительными находками…

Свое понятие души князь Сергей Николаевич Трубецкой (1862–1905) описал в 1889 году в работе с названием «О природе человеческого сознания», а потом подтвердил в 1896 году в «Основаниях идеализма».

Именно в этот промежуток времени философское сообщество России бурно спорило о душе, — я опишу эти споры в следующих главах. Но Трубецкого они словно и не коснулись, хотя в его работах поминаются все используемые спорщиками понятия. Трубецкой шел сквозь этот хаос, творя нечто подобное тому, что создавал вокруг себя Платон. Некий космос, порядок, который, впрочем, так же мало имел отношения к жизни, как и Платоновская теория государства.

Трубецкой увлекался и позитивизмом, и Спенсером, но заимствовал лишь у двух человек — у Платона и Владимира Соловьева. Да и заимствование ли это было?!

К примеру, он всю жизнь разрабатывал одну идею, которой вдохновил его еще Владимир Соловьев и ради которой он стал лучшим в России знатоком античной философии. У Соловьева она называлась София, Трубецкой прочитал ее вслед за Платоном как Мировую душу.

Об этом юношеском увлечении рассказывал его брат Евгений Николаевич: «Е. Н. Трубецкой в незаконченной своей книге "Из Прошлого" пишет о своем брате, что он с юных лет (очевидно, под влиянием Вл. Соловьева — его "Чтения о Богочеловечестве") думал о том, что "претворяет хаос в космос". "Я знаю, — пишет Е. Трубецкой, — что брат мой незадолго до окончания университетского курса работал над сочинением о св. Софии, но не знаю, уцелела ли его рукопись"» (Зеньковский, т. 2, ч. 2, с. 101).

Зеньковский, однако, рассказывает, что Трубецкой был вполне независим как философ.

«Князь С. Трубецкой может быть назван, без умаления его оригинальности, последователем Вл. Соловьева — так много он обязан последнему. Можно сказать без преувеличения, что в своих исходных философских вдохновениях кн. С. Трубецкой всецело зависел от Соловьева. Однако, ближайшее знакомство с творчеством С. Трубецкого убеждает в том, что влияние Соловьева имело лишь «вдохновляющий» характер, пробуждая собственные интуиции у нашего философа» (Там же, с. 95).

Из этих интуиции меня более всего занимает его «универсальная чувственность», вырастающая и из понятия Софии, и из понятия соборного сознания. Приведу краткую выборку из его мыслей об этом, сделанную протоиереем Зеньковским:

«"Я, — пишет дальше Трубецкой, — признаю мир одушевленным. <…>

Есть, — продолжает дальше Трубецкой, — некая универсальная, мирообъемлющая чувственность" <…>