Очищение. Том.2. Душа

Где-то в силу идеологических ограничений и предпосылок, а где-то и в силу научной традиции, психологи не стремились восстановить в психологии статус понятия «душа», столь значимый в религиозных и философских концепциях прежних веков. Однако представления из прежних концепций души в той или иной мере присутствовали в теориях генетической психологии. <…>

Выготский, творивший в условиях жесткого контроля со стороны коммунистических идеологов и не имея возможности опираться непосредственно на концепцию Гегеля, не разрабатывал идеи о воплощении абсолютного и объективного духа в психике индивида, да и вообще не мог использовать понятие "душа".

Однако ему удалось конкретизировать в психологии теорию социальной детерминации психики и разработать представление о формировании психики ребенка в нелокальных интерпсихических взаимодействиях между людьми.

Аристотелевский образ души как функциональной активности развивается и в концепции А. Н. Леонтьева о деятельности как о формообразующей основе психики и личности» (Там же, с. 236–237).

Какая постыдная подмена, подтасовка совершается профессором Шабельниковым в этих строках! Как зря выйдет его следующая книга, если в ней он попытается доказать то, что заявил здесь.

Никогда, ни сном, ни духом, не говорили о душе ни Выготский, ни Леонтьев. Оба они были искренними марксистами, к тому же готовыми порвать других марксистов за отступления от чистоты теории. Какое уж там давление со стороны идеологии! Они и были той идеологией, что давила.

А уж высказывания о жестком контроле, который был за творчеством Выготского, вообще не к лицу историку философии. Все это байки и творение мифов для обработки общественного мнения. Впервые его начали критиковать лишь в 1932 году. А что же он так стерильно молчал о душе все предыдущие годы? Боялся? А чего? Психологов же до конца двадцатых вообще никто не замечал. Вот свидетельство академика Артура Петровского:

«К концу 20-х годов внутрипартийная борьба уже превращается в уничтожение одной части партийной элиты за счет подъема другой. Однако жизни психологической науки, казалось бы, еще ничего не грозило.

Но вот наступил 1929 год, все стало быстро изменяться. Недаром Сталин его назвал "год великого перелома". Вот с этого момента и оказалась под ударом уже судьба не отдельных ученых, а науки в целом, ее основных отраслей и разделов» (Петровский, с. 22).

Ну, а действительные преследования ни Выготского, ни Леонтьева вообще не коснулись. Выготского потому, что его уже не было, когда они начались:

«Самый тяжелый для нашей науки перелом— это был 1936 год. Именно тогда вышло постановление ЦК ВКП(б) "О педологических извращениях в системе Наркомпросов". Вот с этого момента психология попала в застенок» (Петровский, с. 24).

А Леонтьева потому, что он стал к тому времени таким искренним марксистом, что ему впору было самому преследовать других.