Когда-то я взахлеб прочитал обоих, и какое-то время мне казалось, что Кастанеда действительный маг. И действительно описывает школу того, как стать колдуном. К этому времени я уже знал настоящих русских колдунов и мог сравнивать. Действительно, многое было похоже. Кастанеда совершенно определенно был этнологом и изучал то, о чем писал. Вот это бесспорно. Но первое, что меня насторожило, — это рассказ о том, как простой мексиканский парень за год сделал пересмотр жизни, так что это повело к сущностным изменениям его личности. Кастанеда явно этого не делал сам.
В итоге я насторожился и стал наблюдать. Мне недоступны были американские последователи Кастанеды, но за русскими можно было и последить. Признаюсь честно, я не знаю тех, кто чего-то достиг на пути тольтекской магии, потому что все, кого я знал, освоив начальные упражнения, вроде осознанного сновидения, затем налетели на громадный разрыв между своими возможностями и тем, что предлагалось. В точности такой же, как если бы они попытались играть с перемещением по теням по школе Желязны.
Вот этим же болеют и все остальные мистики, которые, освоив Правящее представление, не уходят с этого пути. Поскольку дальше ступеней обучения нет, приходится превращаться в учителей и разрабатывать их. И они разрабатывают, обучая новичков. Обучение это, чаще всего, либо уже не связано с действительностью, либо чрезмерно сложно, так что не удается даже проверить, имеет ли оно эту связь. Но Великий разрыв между Правящим представлением и описанной в книгах по мистике Магией существует и выбрасывает искателей легкого пути обратно в обычную жизнь.
Оставшиеся же ищут и творят Школу, изображая из себя учителей, а на самом деле являясь лишь исследователями. Изображать учителей необходимо затем, чтобы исследования были поддержаны экономически. Чтобы исследования продолжались, общество должно их оплачивать. И оно оплачивает. Но проще всего людям платить за понятный им товар, например, за знания и умения, то есть за учебу. Поэтому наши исследователи называются учителями и выглядят учителями. Возможно, это личная слабость, но в основе ее все-таки лежит необходимость. И вполне оправданная.
Кстати, именно эта экономическая необходимость определяет и развитие мистической школы. В том числе, и ее действенность или недейственность. Спрос поощряет предложение. Если мы выясним, за что люди платят охотнее: за науку о действительной жизни или за науку сбегания из нее, то мы поймем и то, что пишут наши мистики: настоящую магию или сказки. Ответа у меня нет, но Желязны или Коэльо — самые читаемые и богатые мистики этой планеты…
Мне кажется, что в России все не так, как в Америке. И наши мистические писатели все немножко сумасшедшие. Выражается это в том, что они, за очень малым исключением, все-таки не могут заставить себя служить деньгам, как требует правящее имперское мировоззрение, насаждаемое американцами. Они все действительно верят в свое призвание и пытаются спасать мир. Ну, не все, конечно, есть и откровенные шарлатаны американско-китайского образца, но о них я и не рассказываю. Американские дельцы и таинственные восточные дедушки — это для другого исследования — психологического. Но не о душе…
Поэтому я расскажу еще об одном авторе, который, может быть, тоже вызовет у меня придирки и нарекания, но который мне так же нравится, как и предыдущие. Я не люблю писать о тех, кого не люблю!
Евгений Гантимуров
издал трактат «Очерки бессмертия», для оформления которого художник Бакушина изящно использовала живопись некоего Р. Гонзалеса. Надо отдать должное, книга производит впечатление и снаружи и внутри. Меня до корней волос потрясла, к примеру, попытка наложить каббалистическое древо Сефирот на схему Чаши Грааля и Копье Лонгинуса, о существовании которого я даже не подозревал. И все это с заменой кабалистических имен на символику рыцарей Круглого Стола Артура!Примерно такие же потрясения я испытываю, когда читаю работы Антона Платова по рунической магии или Русские веды Асова. Я историк по первому образованию и постоянно чувствую на себе оковы тех требований, которые наложила на меня эта наука. Чувствую довольно болезненно, почему и прихожу в восхищение, видя, как кому-то удается их преодолеть…
Поскольку я ничего не знаю о большей части того предмета, который исследует Евгений, я ему доверяю, восхищаясь его эрудицией, но оставляю в стороне все, кроме того, как он видит душу. И первое, что я должен отметить, для него Душа пишется с большой буквы!
Собственно исходным посылом явился для него вопрос о возможности воскрешения, о котором говорит Евангелие, Нострадамус, наши космисты, начиная с Федорова. Он пытается понять именно эту «сумасшедшую идею». Этот путь приводит его вот к такому рассуждению: