Очищение. Том.2. Душа

В предыдущем разделе я показал, что представляет из себя научное понятие о душе. Я ограничился только русскими и советскими представлениями, но они предельно показательны для всего мира. Пусть наши соотечественники были вторичны в своей безнадежной погоне за Прогрессом, но уж суть его они передавали получше самих первооткрывателей. Такова судьба всех вновь обращенных — они должны быть правовернее самого пророка.

И даже если советская психология вовсю воевала с загнивающим Западом, это никак не касалось основ веры. Ты можешь как суннит резать шиитов, а как шиит резать суннитов, но в Мухаммеде ты не сомневаешься. Вот и научные психологи всего мира вне зависимости от классовой принадлежности никогда не сомневались в символе своей веры — душа не пройдет в науку!

То, о чем я хочу рассказать в этой части, вероятно, является лучшей страницей русской культуры и высочайшим порывом русской души и мысли. Был ли при этом этот порыв и прорывом? Не знаю, не думаю…

Боюсь, что мы сейчас окажемся еще в одном круге, сущность которого составят стенания и плачи души.

Пусть так, но это все-таки действительно душевные движения, и это движения души, ищущей выхода из ловушек, в которые она то ли попала сама, то ли была улучена Богами. Ловушки эти были разными. Одну из них я бы назвал научностью. Другую — философией.

И наука, и философия появляются в России в петровское время. Все это было следствием и условием прорубания окна в Европу. До Петра, то есть в XVII веке и ранее, на Руси, конечно, были и умные люди и люди, могущие быть названы мудрецами, но ни ученых, ни философов не было. По той простой причине, что философия, как мы ее знаем сейчас — это вид профессиональной деятельности, связанный с утверждением определенного мировоззрения.

Собственно русское, как и предшествовавшее ему мировоззрение славян и других народов, в утверждении себя не нуждалось. С одной стороны, потому что те его уровни, которые могли нуждаться в профессионалах, были вырезаны насильственной христианизацией вместе с язычеством, а оставшаяся часть древнего мировоззрения стала народным обычаем. А обычай хранится отнюдь не думающими и ищущими людьми. Как раз они-то и чувствовали себя инородцами, когда сталкивались с жизнью собственного народа.

С другой же стороны, ищущие какой-то философской глубины русские люди всегда имели возможность уйти в духовный поиск в рамках Христианства. Там же могла в какой-то мере быть удовлетворена и потребность в собственно философствовании. Именно в какой-то мере, потому что глубинная часть христианства — мистична, а философия для нее лишь приуготовление к действительному созерцанию божественного или в нашем случае самой души. По большому счету, мудрость для этого нужна, а философия — только помеха, поскольку заставляет отступить на шаг назад и созерцать то же самое, что ты можешь видеть непосредственно, через слой искусственно выстроенных понятий.

Тем не менее, философия проникала, конечно, в Россию и до Петра. Георгий Флоровский, рассказывая о философских увлечениях русских людей в XVII–XVIII веках, находит для него удачное выражение:

«Все это еще не выходит и не выводит, конечно, за пределы простой философской любознательности, хотя бы и очень искренней» (Флоровский, с. 275).

Флоровский подчеркивает этим именно то, что философия России до начала века девятнадцатого не была профессиональной. Люди изучали ее именно для себя.

Однако для культурно-исторического исследования понятия души не так уж важно, были ли русские философы предыдущей поры любителями или профессионалами. Имеет значение только то, распространялись ли их взгляды и проникали ли в сознание народа. И если исходить из этого, то любители философии до времени Петра никакого влияния на русский язык, а значит, и на русское мышление не имели. На протяжении многих веков на Руси существовали только два мировоззрения — народное, которое века с одиннадцатого можно называть двоеверием, и христианское.

Христианское мировоззрение еще до крещения Руси становится мировоззрением правящей знати и так им остается до появления Науки. Вначале оно полностью чуждо для народа, но к восемнадцатому веку христианизация становится все глубже в силу уже той причины, что язычество все больше забывается и уходит даже из бытового сознания.

Петр застает Россию отрезанной от всех морей, за исключением Белого. Балтика занята шведами, Черное море перекрыто турками и крымскими татарами. Это ведет к обнищанию великого народа, поскольку не дает возможности вести прибыльную торговлю. Был ли прорыв в Европу благословением или проклятием России, я судить не берусь. Мне важнее то, что Петр посчитал необходимым прорваться к Балтике, а для этого усилить боеспособность русской армии за счет самых современных европейских достижений.