— Вы можете выбрать, что съесть на обед, — сказала мэр. — По традиции...
— Не нужно мне рассказывать о традициях, — прервал её Холстон. — Прошло всего три года с тех пор, как я подал Аллисон её последний обед вот здесь, в этой самой камере. — Он по привычке протянул руку, чтобы покрутить медное кольцо на пальце, забыв, что несколько часов назад оставил его дома на комоде.
— Как же давно это было, — пробормотала Дженс. Холстон взглянул на мэра: та прищурила глаза, наблюдая за движением облаков на экране.
— Неужто вы по ней скучаете? — съязвил Холстон. — Или просто сокрушаетесь, что изображения слишком сильно расплылись за такое долгое время?
Дженс бросила на него гневный взгляд, но тут же опустила глаза.
— Вы же знаете, мне это вовсе не по душе, и плевать на изображения. Но правила есть правила...
— Я вас и не виню, — сказал Холстон и попытался подавить свою злость. — Я знаю правила лучше кого-либо другого. — Его рука слегка дёрнулась к знаку шерифа, которого теперь тоже не было на месте, как и кольца. — Чёрт, я всю жизнь положил на то, чтобы заставить всех соблюдать их, даже после того как понял, что они — чушь собачья.
Дженс опять прочистила горло.
— Ладно, не буду спрашивать, почему вы сделали ваш выбор. Наверно, потому, что вы несчастливы здесь.
Холстон посмотрел ей в глаза и увидел, что они подёрнулись влагой, прежде чем она успела сморгнуть её. Сухая, как щепка, Дженс выглядела в своём мешковатом комбинезоне несколько комично. Морщины на шее и в уголках глаз казались глубже, чем всегда. Темнее. А хрипотца в голосе больше свидетельствовала об искреннем сожалении, чем о её возрасте и неумеренном потреблении табака.
Внезапно Холстон увидел себя глазами Дженс: разбитый человек сидит на расшатанной койке, кожа серая в тусклом свете мёртвого мира... От этой картины ему стало нехорошо. Он попытался подумать о чём-либо конкретном, насущном и уцепиться за него. Его жизнь превратилась в сплошную муку. Последние три года казались сном, кошмаром, обманом. Вообще — всё вокруг теперь казалось обманом.
Он повернулся обратно к бурым холмам. Краем глаза заметил только что загоревшуюся яркую белую точку. Значит, открылось ещё одно крохотное окошко в иллюзорный мир.
— Я была мэром слишком долго, — вздохнула Дженс.
Холстон оглянулся. Морщинистые руки женщины обвились вокруг холодных стальных прутьев.
— Наши летописи идут не с самого начала, вы, конечно, знаете об этом. Первые из них относятся ко времени восстания полтораста лет назад; но с той поры ни один мэр не отправил на очистку больше людей, чем я.
— Прошу прощения, что добавляю тяжести в вашу ношу, — сухо отозвался Холстон.
— Я делаю это без всякого удовольствия. Вот и всё, что я могу сказать. Мне это совсем не по нутру.
Холстон повёл рукой в сторону массивного экрана.
— Зато вы первой поспешите полюбоваться на чистый закат завтра, не так ли?
Ему самому не понравилось, как это прозвучало. Холстон не жалел о своей жизни и не боялся смерти (или что там его ожидает после завтрашнего дня), но смириться с судьбой Аллисон ему никак не удавалось. Он продолжал смотреть на события прошлого как на что-то, чего можно было избежать.
— Завтрашний вид вызовет восторг у всех поголовно, — пробормотал он себе под нос.
— Я понимаю, это несправедливо, — сказала Дженс. — Но закон есть закон. Вы нарушили его, когда делали ваше заявление, и прекрасно знали об этом.
Холстон уставил глаза в пол. Оба замолчали.
Тишина становилась гнетущей. Мэр Дженс не выдержала первой.
— Вы пока не пригрозили, что не станете проводить очистку. Знаете, многие беспокоятся, что вы откажетесь — именно потому, что вы ещё не заявили, что отказываетесь.
Холстон рассмеялся.
— Неужели им полегчает, если я скажу, что
— Все, когда попадают сюда, грозят, что не станут проводить очистку, — возразила Дженс, — а потом всё же идут и делают, что надо. Просто все мы этого ожидаем...
— Аллисон не грозила, — напомнил Холстон, однако он знал, что имела в виду Дженс. Он сам был уверен, что Аллисон не станет очищать линзы.
Теперь бывший шериф понимал, что происходило с его женой, когда она сидела на этой же самой койке. Она углубилась в думы о вещах поважнее очистки. Большинство узников попадали сюда внезапно, захваченные врасплох при каком-то нарушении; они были ошеломлены тем, что до свершения их судьбы оставалось всего несколько часов. Когда они отказывались производить очистку, в них говорила жажда мести. Это была чисто рефлекторная реакция. Но с Аллисон, а теперь и с Холстоном, произошло нечто совершенно другое. Будут они производить очистку, не будут — не имело значения; они оказались в этой клетке, потому что сами этого хотели. Пусть они сумасшедшие. Но ими двигало любопытство: что там, снаружи, за завесой лжи?