Очки для секса

Москва — Мекка для Золушек начинающих. Сюда едут свято верящие в две вещи. Во-первых, что сказка про Золушку — чистая правда. И, во-вторых, что Золушка или Золушок — это именно я! Это восклицает не автор, а они — Золушки и Золушки — молодые на вид и мозгами люди, исповедующие жизнь в креативе. Я — та или тот единственный из сотни-другой-третьей-пятой, кому повезет!

Вот в Питер едут искренне верящие в другое. Их вера в том, что андеграунд — это «подлинное имя моё». И «Шнур — мой брат, но нас разлучили в детстве». Еще в Питер едет много верующих родственников из фамилии Экспатов, но они — не наши, это импортные Золушки. Хотя. В большинстве совеем они — Золушки. В Москве представителей этой фамилии не меньше, чем в Питере, но финансово-аристократической элитой они сумели стать только в Северной столице.

В Северную Америку едут Золушки со стажем. Едут хоккеисты, но их, во-первых, мало, а, во-вторых, их отъезд не связан с вопросами веры. Едут те, кто не верит в свое будущее «здесь». Зато верит в то, что станет североамериканской Золушкой или Золушком. Приживаются в Северной Америке те, кто по профессии или по сути своей человеческой — компьютерщики или программисты, в общем, нечисть (пусть и очень «симпатишная»), властвующая над «металлом» 20 и 21 века. Им, по сути, все равно, где жить своей отдельной, автономной, не связанной с внешним миром, жизнью. Некомпьютерщики-мужчины возвращаются, столкнувшись с неразрешимым в Америке «женским вопросом». А женщины — как обычно едут в поисках «Прынца».

В Европу едут дизайнеры. Шутка.

Но при всем при том, почти все и почти везде едут работать именно Золушками. Хотя никто в этом не спешит признаваться. Ни Золушка, ни Золушок.

В отбытии в «прекрасное далеко» для всех отъезжающих есть один плюс: прежде чем стать «Прынцессой» или «Прынцем», Золушки научаются работать и готовы они мыть посуду (работать официантом), перебирать чечевицу (делать гамбургеры) и сажать розы (убирать улицы) — то есть все то, что дома считалось не барским делом, вызывало брезгливость и было несовместимо с жизнью будущей Королевны, простите, «Прынцессы». А в рамках сюжета про Золушку — это становится частью светлого пути к сказочно прекрасному финалу.

Ну да ладно. Оставим в покое забугорных Золушек и Золушков. Вернемся к отечественному варианту — счастливому прибавлению нашей столицы, новой обитательнице большого московского «сюда».

Обычно приезд в Москву как-то странно связан с пустотой в карманах. У подъезжающего к одному из московских вокзалов есть иллюзия или мечта, что Москва — поле чудес. Здесь карманы наполнятся автоматически и, что немаловажно, сразу по приезде, и даже не придется ничего предварительно закапывать в землю.

Наша Аня — исключение (в некотором смысле), она приехала в Москву со своим, пусть и невеликим, состоянием (50 000 баксов, примерно). Правда, состояние это было представлено довольно странным набором вещей. Вещей брендовых, потому и составляющих в сумме почти состояние. Первое, что получило вид на жительство в Москве, — маленький и красивый ноутбук. К нему — кожаная сумка. В не менее кожаную и брендовую сумку отправились: горнолыжный костюм (типа «эскада спорт»). Стильный фотик в стиле Джеймса Бонда. Электрическая зубная щетка. Кремики-помадки французские — одно кило. Телефон сотовый, продав который в Москве, можно было сделать первый взнос за квартиру в Загоруйске-Забобруйске. Были часы, туфли и сапоги. И еще кое-что из очень ценных для женщин радостей.

Портрет

Аня знала, что с внешностью ей повезло. Хотя особой природной яркости Бог не дал. Волосы длинно, но не отращены, а острижены. Стрижка выбиралась исходя из эстетико-экономических соображений. К цирюльнику Аня ходила хорошему-дорогому, поэтому остановилась на варианте, который одинаково, хотя и по-своему, хорош на разных стадиях отрастания волос. Получалось, что платить цирюльнику дань приходилось, но только раз пять-шесть в год. Природного цвета своего она уже не помнила. Когда-то давно была девочка-блондинка. Сейчас пробивался какой-то неопределенный колор, поэтому его постоянно уточняли, то есть просто закрашивали. В почти блондинку. Но не совсем блондинку! Темноты в отдельных прядях делали ровно столько, чтобы намекнуть на присутствие, какого-никакого, а серого вещества, которое в провинции называется «ум». Чтобы по цвету волос все понимали: ум у нее облегченный, но не совсем легкий.