Очная ставка

— Несколько месяцев назад, — продолжал он, — я рассказывал вам об обстановке, сложившейся в первом полугодии. Цифры, процент роста преступлений, почти всех, о которых я говорил, рисовали ужасную картину. Сегодня, в середине ноября, мне нечего сказать вам утешительного. Наоборот. Эскалация налетов, взломов, изнасилований, краж, а также действий, направленных против органов правосудия, все еще представляет большую угрозу. Тысячи молодых парней — я имею в виду несовершеннолетних — можно отнести к числу деморализованных элементов. В последнее время зафиксировано около пяти тысяч человек, бежавших из тюрем и исправительных заведений, в подавляющем большинстве это молодые люди. Вспомните события в Отвоцке, в Катовицах, в Радгощи и им подобные. Молодые люди создают боевые группы явно фашистского толка с гитлеровскими эмблемами. Назову хотя бы пресловутую «Фашистскую элиту по распространению терроризма», раскрытую службой безопасности в Грудзендзе.

Он замолчал. Зал тоже молчал. Хотя все знали об этом по опыту своей службы, обобщенные факты рисовали ужасающую картину. Они помнили слова, сказанные в сейме, о том, что «пробил час сурового испытания».

Вечером, после совещания, Щенсный с капитаном Полоньским вышли на улицу и на минуту остановились перед зданием Управления. После солнечного, погожего дня был легкий: морозец.

— Поехали ко мне, — предложил майор. — Я получил кофе и колбасу по карточкам. Поговорим. У меня что-то тяжело на душе, не хочется оставаться одному.

— Хорошо. — Богдану тоже не хотелось сразу возвращаться домой. — Позвоню от тебя Касе, скажу, что немного задержусь.

— Но ведь еще не ночь? — удивился Щенсный, когда они сели в его «малыш».

— Да, но… Видишь ли, она очень беспокоится обо мне. Знает обстановку.

В комнате было холодно, батареи грели слабо. Бастовало несколько десятков шахт, часто выключался свет.

— Приготовлю кофе, а ты пока нарежь хлеб, — сказал майор. — Хотя нет, кухня слишком мала для двоих. Иди почитай что-нибудь, включи телевизор.

Когда минут через десять Щенсный вошел в комнату, неся кофе и бутерброды, Полоньский был так увлечен какой-то книгой, что даже не обратил на него внимания. Только почувствовав аромат кофе, он оторвался от чтения и пробормотал:

— Неделю уже не пил кофе. Трудно достать. А в кафе ходить нет времени. Слушай, я нашел нечто фантастическое! — Он взмахнул рукой, в которой держал книгу. — Послушай!

— Сначала перекусим. Я страшно голоден.

Они выпили кофе, майор отнес посуду на кухню, после чего сказал:

— Ну, что ты там открыл, в «Пане Володыёвском» [29]? Вижу, не выпускаешь из рук первый том.

— Вот именно. Слушай! «…Не раз думал я о том, что наша Речь Посполитая погибнуть должна. Уж слишком самоуправство привыкло брать верх над порядком, а общее благо выгоде и интригам уступать привыкло… Нигде не встречал я такого… Нет у тебя людей, думал я, нет людей, беззаветно любящих отечество! И до того мне было тяжко, словно кто нож в сердце поворачивал. Помнится, это было в последний день… когда я повел вас в атаку на одну, две тысячи супротив двадцати шести, а вы все на верную смерть, на погибель свою мчались, да так весело, с посвистом, словно на свадьбу… И подумал я тогда: «А это мои солдатики?» И бог в одно мгновение снял камень с души, с глаз пелена спала. Вот они, сказал я себе, во имя бескорыстной любви к родной своей матери гибнут; они не вступят ни в какие союзы, не пойдут на измену; из них-то и составится мое святое братство, школа, пример для подражания. Их подвиг, их товарищество нам поможет, с их помощью бедный наш народ возродится, корысти и своеволия чуждый, встанет словно лев, всему миру на удивление, великую в себе силу почуяв. Вот какое это будет братство!»

Полоньский замолчал и многозначительно посмотрел на Щенсного.

— Это гетман Собесский, — буркнул майор. — Он говорил так Володыёвскому.

Они долго молчали. Казалось, слова великого писателя все еще звенят в воздухе, будто их на какое-то мгновение остановило время. Словно история — такая далекая — подсказала нечто такое, чего оба офицера ожидали, может быть, в подсознании. Именно теперь.

Потом Щенсный, уставившись в пространство своими узкими черными глазами, медленно произнес:

— Если на самом деле так… то сообща… считаю, что только вместе, общими усилиями… Тогда Польша не погибнет. Не сможет.

— Но когда?! — порывисто воскликнул Полоньский. — Когда?! Сколько можно присматриваться, ведь тем временем страна гибнет!

Щенсный гневно нахмурил брови:

— Ты считаешь, что легко принять такое решение? Какая страшная ответственность! Перед историей. Перед всем народом и даже миром. Чтобы все это правильно понять и оценить, чтобы решиться, для этого надо быть человеком, беззаветно любящим отечество.

Так они беседовали, чувствуя, что находятся накануне каких-то огромных событий, которых они еще не могли полностью осознать, но ощущали их неизбежность. А тем временем в городах и селах неистовствовала анархия, множились забастовки, бунты, преступления, царил страх.

Глава 9