Ода контрразведке

В течение дня на сопредельной территории началось необычное оживление, что выражалось в движении машин и выброске с японской заставы Пензау одного усиленного наряда в направлении погранзнака № 8 и одного – в направлении погранзнака № 7, чего раньше не наблюдалось. Факт бегства начальника УНКВД по ДВК был налицо. Позже это подтвердил закордонный агент Хуньчуньской жандармерии. По его данным, Люшков был обнаружен на территории Маньчжоу-Го пограничной стражей 13 июня в 5 час. утра. Его заметили в 15 м от штаба полицейского отряда. В утреннем тумане двое корейских полицейских подкрались к перебежчику на расстояние 5 м и окликнули его. Он сразу же поднял руки, затем достал два пистолета и бросил их. Его доставили в штаб, где он показал, что является начальником Управления НКВД по Дальневосточному краю, комиссаром госбезопасности Люшковым. Всех это поразило. Люшков сразу стал сообщать важные военные сведения, о чем незамедлительно передали в штаб Корейской и Квантунской армий.

Как и следовало ожидать, в Москве сразу же была арестована жена Люшкова – Нина Васильевна Письменная (урожденная Краузе). На допросах 15 и 16 июня она показала, что Люшков еще в мае начал уговаривать ее вместе с дочерью уехать в Москву, забрав все свои вещи и деньги, мотивируя это тем, что за время их отсутствия его, возможно, переведут в Москву. Перед отъездом он дал ей 8 тыс. рублей и облигаций на 6 тыс. рублей. Она также сообщила, что за семь лет совместной жизни с Люшковым (познакомились они в Харькове в 1931 году) не было случая, чтобы он чем-нибудь выказывал свою радость по поводу достижений советской власти. Более того, в его отношении к советской власти сквозила ирония. По ее словам, он был страшным карьеристом, лицемером, злопамятным и завистливым чиновником. Люшков носил маску, при помощи которой старался скрыть от людей, от партии и советской власти свою пошлость, свое двурушничество и предательство. Его наиболее близкими друзьями были Леплевский, Каган и Осинин.

Никаких улик в отношении того, что жена Люшкова знала о готовящемся побеге мужа, получено не было. Тем не менее 19 января 1939 года она как «член семьи изменника Родины» (ЧСИР) была осуждена на 8 лет лагерей. После реабилитации в 1962 году она нашла свою дочь Людмилу Яковлевну Письменную в Латвии (которая была дочерью Письменной от первого брака и приемной дочерью Люшкова). Оказалось, что дочь уехала туда к двоюродному брату – Владимиру Борисовичу Шульману, окончила Латвийскую государственную консерваторию, а также аспирантуру Ленинградской консерватории и с 1953 по 1996 год преподавала на факультете хорового дирижирования Латвийской консерватории. 30 апреля 1996 года Сейм Латвии за особые заслуги присвоил профессору Людмиле Яковлевне Письменной гражданство Латвии.

Однако, возможно, все было несколько иначе. Ёсиаки Хияма приводит слова бывшего начальника японской военной разведки в Сеуле Матасаки Онухи о том, что во время второго допроса Люшков выдвинул условия, на которых он согласен сотрудничать с японцами. Он потребовал гарантий своей безопасности в Японии, 500 тыс. японских иен и возможность выезда в третью страну. Люшков также просил получить подтверждение того, что его семья успела бежать в Финляндию…

Тем временем в Сеул прибыл представитель 2-го отдела Квантунской армии подполковник Тацуро Утагава и забрал Люшкова в штаб Квантунской армии в Харбин, где допросы продолжились. После этого на самолете Люшкова доставили в Токио и поселили в отдельном особняке в районе Кудан. Сведения Люшкова о том, что СССР намерен дождаться момента, когда Япония истощит свои силы в войне с Китаем, а затем напасть на нее, во многом изменили внешнеполитические и военные планы Японии.