Несогласные, во главе с канцлером, считали, что если Америка вступит в войну, то она предоставит союзникам огромную финансовую помощь, и будет воодушевлять их до тех пор, пока не подоспеют войска; вдобавок у Америки также появится возможность интернировать немецкие корабли в американских портах и, весьма вероятно, привлечь на свою сторону другие нейтральные страны. Вице-канцлер Карл Гельферих заявил, что использование подлодок «приведет к провалу». Чиновники министерства иностранных дел, непосредственно курировавшие американские дела, также были против. Два ведущих банкира, вернувшись из США, предупреждали насчет опасности недооценки сил американцев, которые, как они выразились, могут мобилизовать ресурсы до невообразимых масштабов, если их убедить в «правоте действий».
Самым настойчивым из возражавших был посол Германии в Вашингтоне граф фон Бернсторф, который родился и вырос за пределами Пруссии и потому не страдал от многих заблуждений, свойственных его коллегам по немецкому дипкорпусу. Америка была ему хорошо знакома, и Бернсторф постоянно уведомлял свое правительство, что едва немецкие подводные лодки выйдут в море на охоту, Штаты незамедлительно вступят в войну и Германия проиграет. И чем упрямее делались военные, тем чаще посол в письмах домой просил свою страну свернуть с рокового, по его мнению, пути. Он полагал, что единственный способ предотвратить трагический исход заключается в прекращении войны компромиссным миром, который предлагал президент Вильсон. Канцлер Бетман-Гольвег активно лоббировал эту идею, утверждая, что, если союзники, весьма вероятно, откажутся от такого мира, а Германия на него согласится, возобновление неограниченной подводной войны будет оправдано и не спровоцирует Америку на ответный удар.
Сторонниками же возобновления боевых действий на море были землевладельцы-юнкеры и придворные, различные ассоциации экспансионистов, правые партии и большинство граждан, которых заставили верить в подлодки как средство прорвать продовольственную блокаду и победить врага. Горстка социал-демократов в рейхстаге заявила, что «люди хотят не войны, а хлеба и мира!», но на них не обратили внимания, поскольку граждане Германии, даже голодая, оставались покорными властям. Кайзер Вильгельм II сомневался в правильности решения, однако не пожелал показаться трусливее своих военачальников.
Предложение Вильсона начать переговоры между враждующими сторонами за «мир без победы» в декабре 1916 года было отвергнуто всеми. Никто не пожелал идти на примирение, не получив никакого возмещения ущерба, страданий и человеческих жертв. Германия боролась не за статус-кво, а за гегемонию в Европе и расширение империи. Она хотела не компромиссного мира, а стремилась сама диктовать условия, и не имела ни малейшего желания, как писал Бернсторфу министр иностранных дел Артур Циммерман, «идти на риск быть обманутой в том, что мы надеемся получить от этой войны». Любые условия, требовавшие от Германии отказа от притязаний и компенсации — единственные условия, которые приняли бы союзники, — означали крах династии Гогенцоллернов и правящего класса. Также требовалось заставить кого-то заплатить за войну, иначе страну ожидало банкротство. Мир без победы не только развеял бы мечты о мировом господстве, но и обернулся бы выплатой огромных сумм за годы войны, которая успела стать невыгодным предприятием. Это сулило революцию. Для императора, военачальников, землевладельцев, промышленников и предпринимателей только победоносная война обещала надежду на то, что они останутся у власти.
Решение было принято на совещании кайзера, канцлера и высших военных чинов 9 января 1917 года. Адмирал вон Хольцендорф, командующий германским ВМФ, представил документ на 200 страницах — статистика заходов торговых судов в британские порты, ставки фрахта, размеры складских помещений, система снабжения, цены на продовольствие, сравнительные показатели прошлогоднего урожая и т. д., вплоть до количества калорий, потребляемых средним британцем на завтрак. Адмирал поклялся, что в месяц его субмарины смогут топить до 600 тысяч тонн груза и заставят Англию капитулировать еще до сбора нового урожая. Он заявил, что для Германии это последний шанс и что он не видит другого способа выиграть войну, «дабы гарантировать наше будущее в качестве мировой державы».