Одд подтянул к себе кожаный мешок с лямкой – заплечную сумку своего великоумного товарища, запустил в нее руку и нашарил в невероятной свалке предметов самодельный кожаный переплет «Великого мемория всемудрого Крокка (мл.)» – гордость очкарика, которую тот собирал по чуть-чуть, вклеивая или вписывая от руки самое интересное об окружающем мире, а также свои мысли на этот счет. Наблюдений пока было гораздо больше, чем мыслей, но Крокк не унывал, приговаривая над каждой новой страницей: «Когда побольше накопится, то само станет понятно».
– Что ты за неряха?! – воскликнул Одд, отбрасывая книжку на траву.
– Ну-те! Сам неряха! – Крокк с обиженным видом подобрал книгу и поднес к свету, идущему от костра. – Это просто… – он потрогал корешок переплета и растер в пальцах тягучее вещество, – просто змеиная желчь. Ничего страшного, просохнет. Даже полезно. Наверное, пробка подтекает.
Крокк протер пятно рукавом и передал книжку Одду, принявшись вылавливать на дне сумки прохудившуюся склянку.
– Не! – радостно воскликнул он через минуту, поднимая над головой что-то блестящее. – Это куриные мозги потекли! Смотри-ка… И змеиная желчь тоже…
Раздосадованный естествоиспытатель закинул обе стекляшки в кусты, горько вздохнул, а затем подумал и живо полез в заросли, чтобы найти свои сокровища, потому что, как ни крути, склянка – вещь дефицитная и полезная.
Одд полистал книгу, нашел нужную страницу, стараясь не прикасаться к заляпанному корешку, и стал читать вслух какую-то вклеенную среди других вырезку, набранную архаичным вычурным шрифтом:
– «Озерце Мутабор. Пятисот шагов округ. Со дна бьют ключи ледяны. Водится в нем в избытке малая рыба, годная ко столу. Озерце чудно нравом: что опустишь под глади его и что вернется тебе – неведомо, в том уповай на судьбу. Пить воды его остерегись, но ежели приспичило – пей, вскипятив в котле». Хм…
Недоверчивое «хм…» принадлежало Одду, а вот кто написал этот старомодный текст, оставалось загадкой. С обратной стороны вырезки стояла в углу одинокая буква «А» с точкой без продолжения.
Одд, не желая ждать пояснений, подобрал камешек, повязал его на нитку и подошел к кромке воды. Затем опустил груз под смолянисто-черную гладь, подождал с минуту и, достав привязанный камень, внимательно рассмотрел его. Кажется, тот же камень, только мокрый, и ничего с ним этакого не случилось… Он уже было собрался бросить его обратно, но тот вдруг блеснул в свете луны зеленым. Одд посмотрел сквозь него на костер и обомлел: черный как смоль выковырянный из глины катыш превратился в густо-травяной изумруд размером с орех!
«Хорошо, что мы не стали здесь купаться…» – было первой мыслью насчет увиденного. Одд с подозрением глянул на котелок, в котором закипала вода из озера. «Может, не пить? – пронеслось в его голове. – А что же тогда пить? – спросил он сам себя и с облегчением вспомнил, что написано в загадочной вырезке: – …но ежели приспичило – пей, вскипятив в котле». Из кустов показался Крокк.
Позже в свете костра, когда оба его товарища уснули, Одд сидел и листал книгу, все больше удивляясь своему другу. Первые несколько страниц были вкривь и вкось исписаны, казалось, безо всякого порядка. Какие-то сложенные в столбик цифры, напоминалки и незаконченные предложения типа «Дома с низкими скатами меньше заносит снегом, потому что» (на «что» запись обрывалась). Одд представил себе небольшой бревенчатый дом среди кипящего вьюгой поля. Все вокруг было придавлено боками отяжелевших сугробов, и даже елки скрылись в них почти по макушку, но, вопреки этому, дом с крышей до земли стоял в серой лишенной снега прогалине и шевелил на ветру голым омертвелым орешником в палисаде… «Чушь какая-то. Никогда не поверю», – подумал Одд и перелистнул страницу.
«Погодные условия» – значилось там верхней строкой. Ниже шли неразборчивые однообразные пометки, охватывавшие, судя по датам, пару недель минувшей весны. Было хорошо видно, сколько раз Крокк ломал грифель карандаша, пытаясь мельчить в клетках неровно отчерченной таблицы.
Судя по краткости записей, наблюдения за стихией быстро приелись исследователю, и тот переключился на фауну: половину следующего листа занимал рисунок чего-то среднего между ведром и улиткой с крыльями. Ниже крупными буквами значилось «Сорока», что хоть как-то объясняло намерения автора. Одд искренне понадеялся, что ни одна птица со слабым сердцем не увидит этот рисунок.
Значительный раздел был посвящен вопросам взаимоотношений в семье – обстоятельствам драматических столкновений с братьями, случаям неправомерного захвата удочек и других ценных вещей обихода, а также ущербу, нанесенному автору лишением десерта, исправительными работами по дому и банальной трепкой со стороны родителей. Судя по записям, Крокк должен был погибнуть в первые полчаса после рождения, будучи при этом до нитки ограблен родственниками.