Одержимая

— Жалела, — упрямо повторил демон. — Она и себя жалела, и собой гордилась — такая героиня, больного мужа не бросает, хоть и не любит давно. Приносит великую любовь в жертву смирению и добродетели. Теперь она молодец, а я…

— Олег, как тебе не стыдно?

— А кто сказал, что не стыдно? — спросил он с вызовом.

Ирина вспомнила, как несколько месяцев назад, в их первую встречу, он страшно кричал ей в лицо: «Что ты знаешь о самоубийцах? Когда ничего не привязывает к жизни, только боль, только и ждешь, чтобы это скорее закончилось?!»

— С таким диагнозом мне все равно оставалось недолго, — сказал он, будто прочитав ее мысли.

— Этого ты не можешь знать. И это не наше дело, сколько нам осталось.

— Ты тоже судья, да?

— А я похожа на судью? — Она ухмыльнулась.

Он стоял очень близко. Глядел лихорадочно.

А вокруг светлело с каждой секундой.

— Спасибо, — сказал он металлически-звонко, будто в горле сломалась железная спица. — Ты ей все правильно сказала. И ты все правильно сделала, ведьма. Спасибо тебе… большое.

Вокруг светлело и светало.

Если бы он был человек, она запросто положила бы ему руки на плечи. Сестринским таким, невинным движением. И потом, чтобы закрепить успех, поднялась бы на носки и понюхала уголок его рта. А потом и поцеловала; ни один из ее мужиков не будил в душе нежности. Страсть — да, страх — сколько угодно, а нежность — не про нашу честь.

Она поднялась на носки.

Ее ладони скользнули, проходя сквозь Олега, как сквозь голограмму; Ирину обдало ледяным душем. Он отшатнулся с запозданием — он хотел и должен бы отодвинуться раньше, чтобы не допустить ее руки до себя. Но вот — замешкался. Поддался.

Они молчали долгих пять минут, а вокруг светало неотвратимо и мощно, как взлетает на столбе пламени ракета.

— Как мне жалко, если бы ты знала, — сказал демон. — Как мне жаль.

— По правилам, — заговорила она громче и веселее, чем это было бы естественно, — ты ведь искупил. Ты их спас, троих, четверых даже, если считать Алису.

— Нет таких правил.

— Как же нет! Я сто раз видела в кино. Призрак выполняет свою миссию и успокаивается…

— В аду.

— Ну почему обязательно в аду? Зачем тогда все это было, а?

— Не знаю, — признался демон. — Художника я не спас.

— Потому что тебе сообщили неправильные данные! Потребуй, чтобы тебе дали новое задание, с правильной информацией…

— …Напиши жалобу…

— Ну и пожалуйся! Кто там у вас самый главный демон?

Он улыбнулся — впервые на Ирининой памяти. А потом вдруг засмеялся — очень тихо, не очень весело, но это был человеческий теплый смех.

— Ира, ты прелесть.

— Ну, я ведьма без высшего образования… Но разве я не права?

— Права, права, конечно.

Он перестал смеяться. Потянулся к ней, но, одумавшись, остановил руку на полпути:

— Ира, иди, а?

— Как — иди?

— Сейчас солнце взойдет…

— Олег!

— Уйди, пожалуйста. Я не знаю, что со мной будет, я хочу, чтобы ты ушла!

— Сбежать, — сказала она укоризненно. — Чтобы кого-то от чего-то уберечь. Вот мужики: снова на те же грабли.

И ухмыльнулась самой бесшабашной из своих улыбок.

* * *

Ровно в семь тридцать девять солнечный диск вынырнул из-за горизонта, и первыми его появление заметили крыши на западе.

Ирина и Олег держались за перила моста — их руки были рядом, и можно было поверить, что они соприкасаются.

Ведьма сощурилась, когда солнечный луч ударил ей в глаза. И крепче сжала перила; солнце поднималось выше. Блестели струи фонтанов. Катились по набережной машины. Олег дышал ртом, как если был бы жив, и смотрел на небо, словно надеясь взлететь.

Солнце встало — а он все еще был рядом, был здесь.

— Тебя простили, — прошептала Ирина.

На секунду ей поверилось, что, как Пиноккио стал настоящим, так и Олег теперь сделается живым. Она была готова к тому, что его сейчас закружит, из пальцев ударят лучи, а превратится он в принца или в огра — значения не имеет…

— …Там для меня горит оча-аг, как вечный зна-ак забытых и-сти-ин!

Смеясь и распевая тонкими девичьими голосами, от Болотной площади надвигалась толпа подростков, весело проведших ночь. Ирина отвернулась только на минуту — а когда посмотрела снова, его уже не было.

— Олег?!

Ее рука сжимала перила — одинокая и белая, даже, кажется, синяя от утреннего холода.

— Олег!

Все, что случилось в эти месяцы, разом сделалось похоже на выдумку или бред.

Рассвет сменился утром, как в почетном карауле. Тянулись катера по воде, подъезжали бесконечные свадебные процессии, защелкивали замки на железных ветках и летели на дно ключи, олицетворявшие чью-то свободу. На стоящую у перил женщину никто не обращал внимания.

Мало ли в городе сумасшедших.

Эпилог

— Как застегну эту пуговицу на сердце твоем, так пусть застигнет тебя любовь, и как пуговка к рубахе, так раб божий Валерий бы к тебе льнул, и как не оторвется пуговица, так и ты не оторвись от его сердца!

Горела свеча и скалился череп, подклеенный в нужных местах универсальным китайским клеем. Деревенская женщина, влюбленная в молодого Валеру, следила затаив дыхание, как ведьма продевает старую пластиковую пуговку (от кальсон, не иначе) в петельку, скрепляя таким образом две тряпичные куклы.

— Ребенка хочешь от него?