Одержимость. Переворот в сфере коммуникаций GE

Я пообещал Фрэнку, что буду краток, и он вернул мне мои записи. Я вновь направился к трибуне, сказав: «Не пугайтесь. Это займет всего пять минут».

И начал открыто признаваться в своей привязанности ко всем, кто был в тот вечер там. Это было не наигранно, я действительно испытывал к ним ко всем симпатию, а одного из этих людей (мою жену) даже любил. За двадцать три года моей работы в GE не набралось и пяти человек, кого бы я серьезно невзлюбил, и ни одного, кого бы возненавидел. И это я, один из самых самоуверенных и всегда имеющих собственное суждение людей на земле – «самодовольный дурак», как описал меня Уэлч. «Он хуже, чем я», – сказал бы он людям, стоявшим передо мной.

Я начал свою прощальную речь с 45-секундного трактата о роли случая в жизни, рассказав подробно, как я сидел однажды за обшарпанным металлическим столом в своем паршивом офисе в здании Пентагона (в той самой его части, куда через 22 года врезался «Боинг-767») и смотрел на короткое объявление, вырезанное для меня моим другом и начальником, армейским полковником по имени Вэн Флит. В объявлении говорилось о том, что требовался «спичрайтер, специалист по связям с общественностью для крупной, известной на мировом рынке компании».

Я откровенно сказал, что мне это неинтересно. Мне нравился Вашингтон. В одном здании со мной работали десять тысяч женщин; у меня была холостяцкая квартирка и мотоцикл. Мне нравилась моя работа: выбивать средства от Конгресса на новое вооружение. Зачем мне уходить?

– Ты же, – сказал полковник, – не хочешь оставаться жалким неудачником, который будет ходить в эту дыру двадцать лет, чтобы флиртовать с девочками? Что ты теряешь? Почему бы тебе не позвонить по объявлению?

Я так и сделал, просто чтобы доставить ему удовольствие.

Через несколько недель мне позвонил человек по имени Лу Марш – один из тех, кто позднее сыграет большую роль в моей жизни. (Спустя много лет он, уже, к несчастью, больной раком, будет присутствовать на моем прощальном приеме в Саутпорте.) Лу сказал, что ему понравились мое резюме и тесты. Затем он сказал: «Я из компании General Electric в Фэрфилде и хотел бы приехать в Вашингтон поговорить с вами».

В этот момент я чуть было не сказал: «Я не хочу занимать ваше время, потому что не поеду из Вашингтона в Коннектикут», – поскольку считал этот штат страшным захолустьем. Но над моим инстинктивным «какого черта» вдруг возобладал здравый рассудок. Я согласился на встречу – и год спустя уже сидел в Фэрфилде в гораздо лучшем офисе за столом, отделанным натуральным шпоном.

Прошло три года после моего прихода в GE, когда однажды снежным вечером, который я собирался провести наедине с большой бутылкой мартини перед телевизором, у меня вдруг зазвонил телефон. Мой друг, тоже спичрайтер GE, встречался с женщиной намного моложе него. Он пригласил ее к себе посмотреть футбольный матч, а она приехала с подругой. Судя по его голосу, подруга была просто необыкновенная.

– Почему бы тебе не приехать? – сказал он.

Я сильно выматывался, проводя выходные в Вашингтоне, а рабочие дни часто в Уэстпорте, и сказал, что никуда не пойду, тем более что на улице валил снег.

– Ты должен поднять свою задницу и прийти сюда, – настаивал мой друг.

Спустя двадцать минут я дотащился до его квартиры с дюжиной бутылок пива. Дверь открылась, и передо мной предстала двадцатиоднолетняя выпускница медсестринского отделения Коннектикутского университета с внешностью молодой Черил Тигз,[5] ростом метр восемьдесят и фигурой, которую моя мать назвала бы изящной, а я – потрясной.

Я был известен своим остроумием и располагал к себе женщин добродушным подтруниванием. Поэтому, изобразив, будто у меня отвисла челюсть от изумления, я обворожительно улыбнулся и произнес:

– Ну надо же, какая ты большая.

Придя в тот вечер домой, она сказала своей матери: «Я только что познакомилась с человеком, за которого собираюсь выйти замуж… Но он абсолютный болван».

Спустя полтора года я не впал в надвигавшуюся на меня в связи с сорокалетием депрессию, потому что у нас был медовый месяц, который мы провели в Лас-Вегасе и Сан-Франциско.

Превратности судьбы всегда вызывали у меня интерес, поэтому почти минуту в своей прощальной речи я посвятил этой теме. Уэлч часто сравнивал карьеру с прыжком с парашютом: одни приземляются в стальной отрасли или в резиновой промышленности, а кому-то случайно повезет приземлиться в GE.

Но предметом моего короткого выступления у бассейна в тот вечер (как и темой данной книги) была не случайность, а умение воспользоваться случайностью, умение как со стороны компаний, так и со стороны людей – таких, как мы с вами, – поймать шанс.

Я особо подчеркнул, что испытываю чувство гордости за свой вклад в изменения в сфере коммуникации и введение новых подходов к деловым презентациям в GE.

Уэлч подошел ко мне в тот прощальный вечер и сказал:

– Вы сделаете хорошие деньги, с вашим-то мандатом.

Я спросил:

– Какой еще мандат? Вы, что ли?

– Вот именно.