Тело пробили судороги. Я кончила, не переставая звать своего единственного хозяина. Рассыпалась в его объятиях на мелкие осколки, а следом за мной излился он. Но то был только первый голод. Подняв на руки, Рагнар перенёс нас в гостиную, положил на диван и снова ворвался в меня.
— Не будешь больше херню нести? — рычал он, проникая всё быстрее. Заставляя змеёй выгибаться в его руках.
Я толкнула его. Заставила сесть. Хотя тут следовало бы сказать, что мой единственный хозяин сам позволил это сделать, потому что у меня для этого, без его дозволения, не хватило бы сил.
Он сел на диван, а я обхватив руками толстый член, провела рукой по нему, за что получила обжигающий до возбуждения взгляд и шлепок по ягодицам, за свою медлительность.
— Н — ет… — простонала, принимая в себя каменную плоть. — Мне уже без разницы… любовь это или болезнь… Тобой я согласна болеть всю жизнь… — уткнувшись в его лоб своим, призналась сквозь стон. — Но если…
Я была прервана. Не успела договорить, как руки Рагнара с моей попы сместилась выше и по-собственнически прижала к массивному телу мужчины. А его губы обожгли мои в раскалённом поцелуе.
— Но если предашь… Хотя бы раз, — не отказываясь от своего замысла, решила предупредить. Даже если ему будет смешно и он не воспримет мои слова всерьёз. Я никому не позволю больше решать распоряжаться собой. И быть преданной больше не хочу. Это слишком больно. — Я убью тебя.
— Как скажешь, — усмехнулся он, опрокинув меня на диван и трахал, гранича между нежностью и жёсткостью.
Он заполнял собой до краев, опуская на самое дно. В самое пекло порока и грязи. Возвращая в мир, построенный лишь для нас двоих.
— Р-Рагнар, ещё… ещё…ммммм….
— Стерва моя… Наконец-то моя. Никуда не денешься больше.
— Не денусь, — кричу до хрипоты, впиваясь ногтями в обивку дивана. — И ты никуда не денешься. До конца дней только моим будешь.
— И на этом, и на том свете, — словно клятву даёт и запечатляет поцелуем.
Эпилог
Чуть меньше года спустя
— Аааааааа… Твою ж…. Почему так больно? — выругавшись, я вцепилась в простыни.
Выгнулась так, что казалось вот-вот сломаю позвоночник. И плевать. Уверена, это не так больно, как рожать.
Чёрт! Когда же это наконец закончится?
— Тужься… Давай… Ещё… — обрывками говорила акушерка. Или это я её плохо слышала.
— Сука, сделай уже что-нибудь с ней!
— Что вы делаете? Вам нельзя сюда…
Дверь в палату с грохотом врезалась в стену, а за ней вихрем ворвался Рагнар. Тяжело дыша, я схватила его руку, когда он потянулся ко мне. Ногтями впилась в его кожу, будто хотела хоть немного взять у него сил, потому что боялась… Боялась, что не хватит моих. Или случится что-то с детьми. Уже два часа прошло, почему один хотя бы не вышел?
— Я ведь просила тебя не входить. Тебе не стоит здесь находит…
Моя фраза обрывается криком. Боль простреливает тело, будто кто-то изнутри ломает все кости.
— Вытащите из неё детей, пока я бошки вам всем не прострелил, — проорал Рагнар, достав пистолет.
Бедные медсёстры и акушерки закричали. В палату вбежали отцы. Мой и Рагнара.
— Ты что творишь? — папа пытался выхватить оружие, пока отец Рагнара приказывал медперсоналу вернуться к родам. Обещал, что с ними ничего не произойдёт. И перекидывал всё на тонкую душевную организацию его сына.
Но женщин это, конечно же, не успокоило. Они то и дело нервно оглядывались на бушующего двухметрового медведя.
— Р-Рагнар, убери пистолет и выйдите отсюда, — сипло просила его.
Не хватало ещё, чтобы папы видели меня такой.
— Ты же орешь. Тебе больно, — мрачно выдаёт он.
— Я рожаю, а не на курорте отдыхаю. Естественно мне больно. Это нормально.
— Нихуя не нормально. Я найду других врачей. Эти нихера не умеют.
— Кого ты найдёшь сейчас? А это лучшие специалисты, — сдерживал его папа. — Ты сам их пять четыре месяца подбирал.
— Значит прокололся.
— Рагнар… — зову его тихо и мой медведь резко поворачивается. — Всё будет хорошо. Со мной и с детьми, — я заставляю себя улыбнуться.
Надо быть сильной. Нужно успокоить его. Убедить, что нам ничего не угрожает. Может удастся заодно убедить и саму себя.
Рагнар мрачнеет. Видно не хочет уходить. Оставлять одну. Ещё и злиться на самого себя. Его приводит в ярость собственная беспомощность сейчас. Хочет помочь. Забрать мою боль, но не знает как.
— Пожалуйста, — повторяю. — Мне так будет легче.
— Уверена?
Спустя ещё пять минут Рагнар уходит, уводя за собой отцов.
— Ваш муж пугающий, — стуча зубами, негромко сказала подошедшая медсестра.
— Самый лучший, — улыбнулась, смотря на удаляющуюся спину своего мужчины.
А дальнейшие часы превращаются в одну адскую боль, сопровождающуюся моими криками, руганью и грохотом со стороны коридора. Но когда в палате разносится первый крик моего ребёнка… когда вижу своего мальчика… и как Рагнар вновь влетает с огромными глазами, разглядывая нашего сына… слезы боли тут же превращаются в слезы радости. Я понимаю, что всё не зря.