— Кровушка у него вкусная, — прорычал Борисыч, — так что. А то что уехал. Ну это вряд ли. Вы разве не помните, сколько валялись у нас в логове у костра, да сколько водки выжрали? Сопля вон вообще больше недели. Как с тех пор отощал, так до сих пор не отъелся.
— Я не в логове валялся, — пробурчал кто-то. — Вообще в лесу дело было. Все бока на сырой земле просту…
Послышался рык и говоривший заткнулся на полуслове.
— А я прям здесь валялся. В логове удобнее было бы. Вон Шпала вообще на матрасе дрых все время. Бреда у него и не было почитай. А водки он кажись больше все выжрал.
— Повезло, — откликнулся кто-то, возможно Шпала. — Завидуй молча.
— Да чему там завидовать-то? Ты себя конечно лучше всех, ну кроме Борисыча, контролируешь, когда бур-бур-бур, — этого слова Лекс не расслышал. — Но при этом самый слабенький получился.
— Это я-то слабенький? — голос у Шпалы был самый скрипучий. — Хочешь я тебе рыло начищу?
Скрипучий-то скрипучий, но и этот голос время от времени срывался на откровенный рык, правда тоже скрипучий. Еще слышался третий рык. Лекс попятился и запнувшись, упал. Пакет с покупками, про который забыл, и который все еще держал в руках, загрохотал своим содержимым. Рык тотчас стих, а в следующий миг над Лексом нависали три рожи, и еще кто-то толкался за спинами обладателей этих рож.
— А вот он родименький, — зарычал тот самый Борисыч, и если бы ему дали кличку не по отчеству, то он был бы “Бородой”.
Лекс попятился прямо как сидел. Получалось не очень.
— Ну куда же ты? — прорычал главный из всех этих бомжеватого вида мужиков. — Ты мне теперь как сын. Как звать-то тебя?
— Ле-ле-ле, — забормотал Лекс.
— Ты не уползай. И пакетик сюда давай. Что там у тебя? Еда? Это хорошо.
— Ле-ле-ле, — продолжал бормотать Лекс, отползая прочь. — Леший в лесу тебе сын, — прорычал он не хуже бородатого и вскочив на ноги помчался прочь.
— Что это было? — проскрипел Шпала. — Он ушел? Не оставил пакет? Не назвался?
— Бывает, — совсем без рыка в голосе вздохнул Борисыч. — Редко, но бывает. Слишком волевая личность. Из такого из самого альфа получится. Только он все равно всю свою жизнь подо мной ходить будет. Так что я еще с него свое получу.
— Мы получим, — поправил его самый невысокий мужичок писклявым голосом. — И он нам кучу денежек принесет.
— Я получу, — прорычал Борисыч. — Место. И брезент задерните, а то выпустите все тепло. Стоп. Пакет этого болезного поднимите. Ты, Сопля, подбери. Пока с него и этого будет достаточно.
— Борисыч, — залебезил тощий горбатый и кажется самый молодой из них мужик, когда они вновь расположились вокруг большого колесного диска, в котором догорали наломанные доски, — а чего мы не у себя в логове? Там же теплее.
Бородатый некоторое время смотрел на него, думая, как бы так понятнее сказать, чтобы он не задумывался о том, о чем ему не нужно задумываться, а потом попросту ударил его наотмашь по губам, выбив пару зубов. Ничего, отрастут. Зато впредь он язык попридержит. Ну неужели не ясно, что бывают моменты, когда лучше не говорить под руку?
— Вам и про то, что подкинуть надо, надо напоминать? Оглобля и Глиста, вы… да не дергайся так, Оглобля. Ты же понимаешь, что за дело получил. Метнитесь за дровишками, а то маловато осталось.
Оглобля, высоченный и горбатый, держась за разбитые губы, выскочил наружу, едва не сдернув брезент, прибитый к чудом оставшемуся в дверном проеме косяку. Следом за ним, но куда аккуратнее, из теплого убежища на мороз выбрался усатый мужичонка, невысокий и тощий. Толстых при Борисыче никогда и не было.
Лекс добежал до гостиницы на пару минут. Еще секунд тридцать ему потребовалось для того, чтобы оказаться в своем номере и запереться на все замки. Про потерянный пакет он даже не вспомнил. Вместо этого он думал, где раздобыть номер полиции. Но для того, чтобы куда-то позвонить, или что-нибудь узнать стоило бы для начала найти телефон.
Глава 20. Лекс и голод
— Чертовщина какая-то, бормотал Лекс, все еще поглядывая в окно.
Звонить в полицию он передумал. Не хотелось ему объяснять, зачем он пошел за теми маргиналами к реке. А правда, зачем? Отомстить? Ну да, побить их пакетом с продуктами.
— О-у-у-у, — взвыл он, когда наконец сообразил, что потерял этот самый пакет, а ведь там же была колбаска и пирожки, и все прочее.
Некоторое время спустя, пытаясь навести порядок в номере, и тем самым навести порядок в голове, заполненной самыми разными, чаще неприятными мыслями, Лекс решил, что обязательно отомстит, но не прямо сейчас. Та песня, которая крутилась у него в голове еще в поезде, до сих пор не записана, и Лекс сомневался что все еще помнит именно то, что хотел записать. А это важнее всего. Его творчество важнее всего. А иначе как он станет востребованным музыкантом и прочая, если не будет заниматься творчеством.
— Песня сама себя не напишет, не споет и не запишет, — пробормотал он, забрасывая раскиданную одежду в сумку. — Сейчас вот прямо разложу ноутбук и тетради и буду творить. Песни-песенки, я вас скоро запишу и вы обретете жизнь. Бессмертную жизнь.