Одержимые

— Чего-то все-таки я тут не пойму. Или наоборот, немного начинаю понимать. Все же кто ты такой, синьор Фабиани? Выйти на меня так, как ты, мог либо гений, либо обманщик. Нет, ты не из полиции, это я знаю точно. Но в том, что в наше движение ты пришел идейно чистым, я сомневаюсь. А мне нельзя сомневаться, понимаешь?

Тангенс сверлил его глазами. У Рико было ощущение, словно его просвечивают какими-то лучами. Он все еще стоял у буфета с рюмкой в руке. Так стоять уже больше нельзя. Поэтому он сделал несколько шагов и сел в кресло.

— Твое здоровье, Тангенс… Ты говорил о сомнениях. А знаешь, они и у меня появились. К примеру, Америка. Именно там, добившись успехов в работе, ты родился как террорист. Ни логически, ни психологически это невозможно оправдать. А может, ты выполняешь какую-то работу для их разведывательного управления? Они любят нетрадиционные методы. Вот я и подумал…

— Подумал глупо. Я с детства ношу в себе ненависть. Ненавижу Италию, ненавижу Америку. Если даже я и сделал там какую-то карьеру, то только потому, что движущей силой моих действий была и есть ненависть. Я эту систему уничтожу. Я еще до конца не знаю, как я это сделаю, но уничтожу. Заодно уничтожу каждого, кто будет мне мешать. Тебя тоже, Рико.

— Ты, похоже, шутишь. Тебе ничего не сделать одному. Нужны люди, солдаты, деньги и снаряжение. Я тебе тоже нужен, хотя бы для того, чтобы не было проблем с оружием.

— Это не обязательно должен быть ты. Я действительно не уверен, есть ли в тебе ненависть.

Теперь уже Рико отдавал себе отчет в том, что он оказался в паршивой ситуации. Правда, Личио сидит в машине, но если Тангенс выстрелит здесь, в квартире, это будет конец. Он понимал, что напряжение возрастает, что вот-вот может что-то произойти. Пора переходить в наступление.

— Почему ты убрал Фаготелли? Почему доверил ему кассу? Разве я тебя до сих пор в чем-то подводил? Ты говоришь: чистота. А сам-то ты играешь чисто? Даю тебе минуту на ответ.

У Тангенса судорогой сводит скулы. Рико видит, как побелели его пальцы, непроизвольно сжимающие подлокотники кресла. Профессор сидит неподвижно. А возможно, готовится к нападению. У Рико нет оружия, он никогда его не носит, и в глубине души презирает бандитов с револьверами. Но если тот…

— Беран исполнил приговор, вынесенный Фаготелли. За измену. Тебе этого должно быть достаточно, Рико. Тот нас обманул. Он вор и предатель. Фаготелли должен был нас подстраховывать. На случай твоего провала. Организация не может остаться без денег, особенно сейчас, когда «Огненные бригады» начали активно действовать. — Замбетти говорит быстро, словно и в самом деле секунды решают все.

«Он оправдывается, отвечает на вопросы, значит, все не так плохо, — подумал Рико. — Я выиграл?»

— Хорошо, Тангенс. Пока ты командуешь, я не собираюсь влезать в твои дела. Однако не помешает, если ты выберешь себе кого-нибудь, кто будет знать систему связи. В этой игре никто не может чувствовать себя в безопасности. Если ты провалишься, кто-то должен немедленно занять твое место. А я тебе сразу скажу, что никакого желания занимать это место я не имею. Ни твоего заместителя, ни твоего преемника. И кроме того, подстрахуйся, найди кого-нибудь вместо Фаготелли. Но на этот раз нужно, чтобы твой выбор был более удачным.

Рико встал, подошел к буфету и долил себе коньяка. Повернувшись спиной к хозяину дома, он демонстрировал полную уверенность в себе. Сейчас самое время представить очередное предложение. Замбетти можно управлять, действительно можно.

— Будем считать, возмездие за арест «семерки» было удачным. Предупреждение, разосланное прессе, прямо говорит о том, что будет в случае дальнейших репрессий. Однако надо все же считаться с тем, что теперь деятельность Липетти и его людей должна принести результаты. Липетти нужен хотя бы незначительный успех. Подумай, как ему в этом помочь. Но одновременно следует перейти к новому этапу борьбы. Пора кончать с ударами вслепую. Пока что «Огненные бригады» сеют только страх. Настало время торжества пролетарской справедливости, время, когда карающая рука пролетариата должна ударить в заранее намеченные чувствительные места и тем самым усложнить жизнь правящих кругов… — Он остановился, внимательно изучая лицо профессора. Тот слушал напряженно, но уже без злого блеска в глазах.