Одержимые

— Я знаю. Спасибо тебе за это, Джиджи. Пока что я не собираюсь никуда ехать, да и полиция не очень-то рвется освободить меня от своей опеки.

— Понимаю, — кивнул головой Джиджи. — Так я пойду…

Моника проводила его в прихожую. Вернувшись, она сказала:

— Хороший парень. Верю, что он хочет мне помочь. Но как?

— Влюбился, это видно. И отдает себе отчет в том, что ты его отвергаешь. Любимое твое занятие. Помнишь, сколько труда мне стоило убедить тебя, что иногда и в этом вопросе стоит рискнуть? — Рико сказал это беззаботным тоном, словно сейчас можно было вести пустые разговоры и думать совсем о другом, а не о самом важном — о жизни и смерти самого близкого Монике человека.

— Прекрати! — сказала она с отвращением. — Сейчас меня мало что интересует. Главное — это спасти отца. Я испытываю ужасное бессилие. Оказалось, что в моей стране можно безнаказанно нарушать покой, похищать людей, сажать их, угрожать смертью. Рико, что происходит?

— Оказалось? Вспомни, сколько людей погибло в последние годы. Взрывы бомб, шантаж, похищения с целью получить выкуп. И почему-то до сих пор не предпринимались решительные действия, чтобы ликвидировать эту опасность. Только тогда, когда посягнули на головы тех, кто наверху, начали действовать. Боюсь, что уже поздно.

— Как же так? Неужели нет спасения?

— Не знаю. Быть может, твоего отца спасут. Но не спасут старых порядков. Это не «Огненные бригады» угрожают твоей стране. Несчастьем для Италии являются коммунисты, которые должны были прийти к власти. Ты представляешь себе последствия такого шага?

— Нет. Но ведь существует конституция, свобода, закон. Коммунисты — такие же итальянцы, как я, Джиджи или мой отец. Они никому не угрожают.

— Не неси чепухи! Ты даже себе не представляешь, насколько они опасны. Коммунисты стремятся к мировой революции…

— Смешно! Ты не имеешь понятия о том, что говоришь. Мировая революция — это мечта романтиков, которые когда-то попытались строить новый мир. Они давно от этого отказались. Достаточно почитать их руководителей, эта литература у нас доступна. Извини, что я тебе об этом говорю, но твои взгляды очень… Очень ограниченные, они основаны на типично американском невежестве. Ты уже несколько лет живешь в Европе и все еще не понимаешь, что все эти дела выглядят у нас иначе? Ты никогда раньше не говорил о коммунистах. Я не знала, что ты их так ненавидишь.

— Моника, неужели ты с ними? — удивленно воскликнул Рико, вскочил с кресла и встал перед ней, заложив руки за спину. — Ты, дочь демократического политика, католичка, ты — с ними? Опомнись, девушка! Ведь это они похитили твоего отца!

— Не кричи! Ты ничего не понимаешь! Займись лучше своим бизнесом, ты в этом хорошо разбираешься, но не говори ерунды. Я не была и не буду коммунисткой. И поэтому имею право их защищать. Не путай их с террористами. Они не имели и не имеют с ними ничего общего. Так нельзя упрощать. Нельзя! Если ты живешь в этой стране, то постарайся хоть что-нибудь понять.

Она была рассержена, резка, неприветлива. От удивления Рико даже потерял дар речи. Никогда раньше он не говорил с ней на эту тему и был уверен, что у них по этому вопросу одинаковые взгляды. Ну а что теперь? Сделать вид, что он рассердился? Момент вполне подходящий. Рико встает, стараясь смотреть на нее холодно.

— Так вот, оказывается, ты какая, — говорит он. — Скрытая коммунистка. Так проси их, чтобы они вернули тебе отца, возможно, они помогут. А меня в это дело не вмешивай. — Бросив на нее ледяной взгляд, он направился к двери.

— Что это значит? Ты оставляешь меня одну, Рико?

Он не ответил. А когда за ним закрылись двери, Моника спрятала лицо в ладонях. Но ее слез уже никто не мог видеть.