Самый знаменитый акт пиратства совершил Френсис Дрейк. В 1585 году Дрейк (испанцы называли его Эль Драко, то есть Дракон) привел флотилию из двадцати одного корабля и почти двух тысяч человек в Америку. Но вместо того, чтобы нападать на корабли с сокровищами, они высадились на сушу и атаковали испанские колонии. Дрейк прошел от одного поселения до другого от Колумбии до Флориды, захватив большую территорию Новой Испании. Не имея сил удерживать ее, Дрейк в свойственной пиратам манере продал землю обратно Испании, увезя все сокровища, которые можно было увезти. Дрейка превозносили по всей Англии, и его корабль, «Золотая лань», стал символом английской гордости.
Между 1577 и 1580 годом Дрейк совершил кругосветное плавание[195]. И он не просто обошел вокруг земного шара, по пути он занимался грабежом. В какой-то момент он даже сошел на сушу в Испанской Калифорнии и объявил ее владениями английской королевы. После возвращения из этого неофициально разрешенного похода в Англии его встречали толпы. На палубе его корабля «Золотая лань» королева Елизавета шутливо поднесла меч к его шее и спросила толпу, не казнить ли Дрейка. Когда все закричали: «Нет!» – она этим мечом произвела его в рыцари.
Испанские корабли выполняли всяческие маневры, пытаясь скрыться от английских пиратов. Они даже пытались спрятать свой груз, но англичане быстро догадались, как вычислить тяжело нагруженный корабль с сокровищами. Медленные, тяжелые галеоны не могли тягаться с куда более быстрыми, вооруженными до зубов пиратскими судами. Все деньги Нового Света потекли мимо Испании прямиком в карманы англичан. Постепенно империя начала ощущать острую нехватку наличных. Приведу один пример, чтобы вы поняли, какие богатства переходили из одних рук в другие. Во время одного лишь рейда в 1585 году привезли жемчуг в таком огромном количестве, что «Елизавета… заполнила им целый шкаф исключительно для собственного пользования»[196].
То, что поначалу было пиратством тайным, о котором, правда, все знали, постепенно становилось все более откровенным. Оно стало не просто частью английской внешней политики, но и частью национальной идентичности. Благородные разбойники, эти гламурные (и предположительно платонические) поклонники королевы были национальными героями. По мере того, как росли их успех и популярность, на морях им разрешалось все больше и больше. Королева уже почти не утруждала себя отрицанием своего покровительства этим морским псам. Пираты не просто привозили ей жемчуг, их флот стал частью морской обороны, разведки торговых путей и, разумеется, «сбора дани в морях».
Белая зависть Англии начинала приносить свои плоды. Страна преображалась, превращаясь из забытой пешки в фигуру мирового масштаба. А в шестнадцатом веке Испания отказывалась проявлять терпимость только к одному вопросу помимо религиозных различий – потере денег.
Искусство управления государством и драматургическое мастерство
В самом начале правления Елизаветы считалось, что король Испании Филипп «восхищался ею, но сожалел о ее ереси»[197]. К 1570 году это восхищение иссякло. И не только среди испанских католиков. Хотя большинство народа восхищалось Елизаветой и боготворило ее, в Англии оставались еще католики, получавшие приказы прямиком из Ватикана. В 1570 году эти католики получили четкое приказание церкви относительно Елизаветы. Это был призыв к оружию: долг каждого истинного католика – убить королеву. Этот шокирующий мандат был прикрыт религиозной риторикой, но в куда большей степени он был связан с деньгами и английским пиратством, которое начало постепенно нарушать баланс сил.
К этому времени религиозное разделение Европы достигло апогея. Начало открытой вражде в 1568 году положил лорд Сесил, самый старый и самый верный министр Елизаветы, умудренный опытом государственный муж. Он приказал захватывать испанские суда с сокровищами, сбившиеся с курса и едва не тонувшие под весом испанского золота. Этим золотом империя намеревалась расплачиваться с солдатами, воевавшими за Испанию в Нидерландах. Это первое и единственное обращение Сесила к пиратству не только нарушило общую политику Елизаветы, которая предпочитала не вмешиваться в религиозные распри других людей, но и подтвердило всему миру – Филиппу прежде всего, – что ни одному англичанину нельзя верить. Они