Одержимые (сборник)

Она упорно боролась. Ее ногти разорвали ему лицо, зубы вонзались в руки и в грудь. Но в крови встретились внезапно их губы – нашли друг друга и со страшной болью слились…

Но он схватил ее, откинул прочь, далеко, – и она без чувств упала в траву. Он зашатался, опустился на землю, поднял глаза к лазурному небу – без воли, без мысли, желания, – прислушался к ударам своего пульса…

Наконец глаза его сомкнулись…

Когда он проснулся, она стояла перед ним на коленях. Локонами осушала кровь с его ран, разорвала сорочку на длинные полосы и стала его перевязывать…

– Пойдем, любимый, – сказала она, – надвигается вечер.

На дорожке валялась яичная скорлупа. Он стал шарить в кустах и нашел разоренное гнездо клеста.

– Негодные белки, – воскликнул он. – В парке, они прогонят отсюда всех птиц.

Их слишком много

– Что же делать? – спросила она.

Он ответил: «Убить несколько штук».

Она захлопала в ладоши. «Да, да, – засмеялась она, – мы пойдем на охоту».

– У тебя есть ружье? – спросил он.

Она подумала. «Нет – кажется, нет, надо купить… но постой-ка, – перебила она себя, – ружье есть у старого кучера. Иногда он стреляет в чужих кошек – они часто забираются в наш сад».

Он отправился в конюшню. «Здравствуй, Фройтсгейм, – сказал он. – У тебя есть ружье?»

«Да, – ответил старик, – принести его вам?» Франк Браун кивнул, потом спросил: «Скажи-ка, старик, ты ведь хотел покатать внуков на Бианке? В воскресенье они были, кажется, здесь – но я не видел, чтобы ты их катал».

Старик пробурчал что-то, пошел в свою комнату, снял со стены ружье. Вернулся и молча принялся его чистить.

– Ну? – сказал Франк Браун. – Ты не ответишь на мой вопрос?

Фройтсгейм пошевелил сухими губами. «Не могу…» – пробормотал он.

Франк Браун положил руку ему на плечо: -Будь же благоразумным, старик, скажи, что у тебя на душе. Ведь со мною, кажется, ты мог бы быть откровенен.

Кучер сказал: «Я не хочу ничего принимать от барышни – не хочу от нее никаких подарков. Я получаю жалованье – за него я работаю. А больше я не хочу».

Он понял, что переубедить этого упрямца невозможно, и решил сделать маленький вольт – бросил приманку, на которую тот неминуемо должен попасться.

– А если барышня потребует чего-нибудь от тебя, ты разве не сделаешь?

– Нет, – продолжал упрямый старик, – не сделаю ничего, что не входит в мои обязанности.

– Ну, а если она тебе заплатит, – не унимался Франк Браун, – ты сделаешь?

Кучер все еще не хотел сдаваться. «Смотря по тому…» – прошамкал он.

– Не будь же упрямым, Фройтсгейм, – засмеялся Франк Браун. – Не я, а барышня просила одолжить у тебя ружье, чтобы пострелять белок, – ведь это же не имеет ничего общего с твоими обязанностями. А за это – понимаешь: в отплату за это – она тебе позволяет покатать внуков на Бианке. Услуга за услугу, согласен?

– Пожалуй, – согласился старик. Он подал ружье и коробку патронов.

«Вот, возьмите и их, – воскликнул он. – Я хорошо заплатил, ничего ей не должен». – «Вы поедете сегодня кататься, молодой барин? – продолжал он. – Хорошо, в пять часов лошади будут головы». Он позвал конюха и велел ему сбегать к сапожнику за внуками. Чтобы вечером тот прислал детей покататься…

Рано утром Франк Браун стоял под акациями, целовавшими окна Альрауне. Он коротко свистнул. Она открыла окно и крикнула, что сейчас сойдет вниз. Легкими шагами спустилась она по лестнице и перепрыгнула через несколько ступенек крыльца. Подбежала к нему.

– На кого ты похож? – вскричала она. – В кимоно? Разве так ходят на охоту?

Он засмеялся: «Ну, для белок и так сойдет. А вот на кого похожа ты?»

Она была в костюме охотника Валленштейна. «Разве тебе не нравится?» – воскликнула она.

На ней были высокие желтые ботфорты, зеленая курточка и огромная серовато-зеленая шляпа с развевающимися перьями. За поясом старый пистолет, на боку длинная сабля.

– Сними саблю, – сказал он, – белки тебя испугаются. Она состроила гримаску. «Разве я не хорошенькая?» – спросила она.

Он обнял ее, поцеловал в губы. «Ты прелестна, моя славная рожица», – засмеялся он, отстегнул у нее саблю, длинные шпоры и отнял пистолет.

– Ну, теперь пойдем, – воскликнул он.

Они пошли по саду, тихо и осторожно пробираясь сквозь кустарник, смотря вверх на верхушки деревьев.

Он зарядил ружье и взвел курок. «Ты когда-нибудь стреляла?» – спросил он.

– О да, – кивнула она головою. – Мы с Вельфхеном были как-то на ярмарке и учились стрелять в тире.

– Прекрасно, – сказал он, – тогда ты знаешь, наверное, как нужно стрелять и как нужно прицеливаться.

Наверху в ветвях что-то зашуршало. «Стреляй же, – прошептала она, – стреляй. Там что-то есть».

Он поднял ружье, посмотрел вверх, но потом опять опустил его. «Нет, эту не надо, – сказал он. – Это молодая белка, ей нет еще и году. Пусть живет в свое удовольствие».

Они подошли к ручью, там, где он выходил из березовой рощицы на широкий цветущий луг. На солнце жужжали большие июньские жуки, над маргаритками порхали бабочки. Повсюду слышалось жужжание и стрекотание кузнечиков, пчел. В воде квакали лягушки, вверху ликовали юные ласточки.